Изд-во Ленинградского университета. 1982. 240 с. (1); Изд-во Ленинградского университета. 1983. 287 с. (2).
История Французской буржуазной революции конца XVIII в. остается одной из важнейших тем мировой исторической науки. За последние 25 - 30 лет знания о ней существенно обновились. В этом контексте привлекают внимание две книги зав. кафедрой новой и новейшей истории Ленинградского университета, доктора исторических наук профессора В. Г. Ревуненкова, которые являются двумя частями созданного им обстоятельного общего очерка истории этой революции, в котором автор продолжает и обобщает свои предыдущие работы по данной проблематике. Он стремится также учесть то новое, что дала за последние десятилетия историография.
Прежде всего, это относится к одной из главных проблем истории революции - роли в ней народных масс, специфических форм и исторического содержания народных движений. За последние десятилетия в этой области много сделано прогрессивной, прежде всего марксистской историографией (исследования Ж. Лефевра, А. Собуля, Дж. Рюде, В. Маркова, Я. М. Захера, В. М. Далина и др.). В. Г. Ревуненков стремится выявить связь общей динамики революционного процесса с развертыванием народной активности, ее подъемами и спадами, победами и поражениями. Автор рассматривает народное движение периода революции в двух его основных пластах. Первый - действия
стр. 134
революционных народных "толп"1 , преимущественно стихийные (что отнюдь не исключает элементов народной самоорганизации). Волнения и восстания городского "мелкого люда", крестьянские "жакерии" 1789 - 1792 гг., продовольственные восстания в городах и деревнях и "народная таксация" хлебных цен - все эти проявления непосредственного народного участия в революции широко представлены в "Очерках". Народные выступления В. Г. Ревуненков стремится показать в их реальной "плоти" с характерными именно для народного протеста того времени чертами социального поведения и массового сознания. Автор отмечает "бунтарские методы борьбы, свойственные народным "низам" той эпохи" (1, с. 47).
Характеризуя выступления городского "мелкого люда", В. Г. Ревуненков обращается к понятиям "мелкобуржуазной революционности", "мелкобуржуазного бунтарства" (1, с. 105, 208). Думается, что хотя эти понятия выработаны применительно к иному историческому контексту, обращение к ним в плане познавательном оправдано - ведь большая часть городского "мелкого люда" эпохи Французской революции жила в условиях именно мелкобуржуазного существования. Автор не старается обойти острые углы и "причесать" стихию народного движения. Он не умалчивает об актах спонтанного народного террора, жестоких расправ с аристократами и представителями власти. "Плебейский терроризм первых лет Французской революции был суров, порою жесток, как сурова тогда была жизнь народа. Ему были свойственны архаичные, идущие еще от средневековых жакерии черты,., которые, конечно, давали повод для нападок на революцию. Но этот терроризм со всеми его крайностями был одним из важнейших факторов развития и углубления революции" (1, с. 72).
Пристальное внимание В. Г. Ревуненкова привлекает и другой пласт народной борьбы - блестяще исследованное А. Собулем движение парижских "санкюлотов", этот удивительный феномен политически ориентированного, выдвинувшего собственных руководителей организованного массового народного движения, рожденный революцией и ушедший вместе с нею (но оставивший политические и идейные традиции, дававшие о себе знать в демократическом движении XIX в.). Автор повествует о социальных устремлениях санкюлотов, проникнутых духом эгалитаризма, особом понимании ими принципа народовластия, о выработанном секционной организацией Парижа чрезвычайно эффективном механизме революционной мобилизации народа, который обеспечил успех восстаний 10 августа 1792 г. и 31 мая - 2 июня 1793 г. и придал этим "революционным дням" характер политически организованного народного действия, в отличие от стихийно вспыхнувшего восстания 13 - 14 июля 1789 года. Место, уделенное народному движению, отразилось и в составе лиц, выведенных в "Очерках" на историческую сцену. Наряду с именами виднейших политических лидеров мы встречаем в них и сохраненные историей имена простых людей, активистов парижских секций, вожаков народных толп, рядовых участников массовых выступлений.
Внимание к народному движению не должно вести к недооценке места буржуазии в революции (в чем настойчиво упрекают марксистскую историографию некоторые западные историки2 ). Прав В. Г. Ревуненков, подчеркивая, что "нет никаких оснований преуменьшать роль буржуазии в этой революции" (1, с. 4). С позиций историзма в "Очерках" оценивается, в частности, большая роль буржуазных деятелей - жирондистов - в республиканском движении и в борьбе против королевского двора в середине 1791 и в первые месяцы 1792 года. Автор приводит яркие отрывки из речей Бриссо, Кондорсе, из знаменитой речи виднейшего оратора Жиронды Верньо 3 июля 1792 г., в которой впервые был поставлен вопрос о низложении Людовика XVI (1, с. 130 - 131, 174).
Новые моменты вносят "Очерки" в периодизацию истории революции. Автор отказался от утвердившегося в нашей литературе в 30-е годы признания переворота 9 термидора (27 июля 1794 г.) ее конечным рубежом. Недостаточная обоснованность такого решения становилась все более очевидной. В 70-е годы В. С. Алексеев-Попов, а затем
1 Нельзя не согласиться с М. А. Баргом, который пишет о феномене народных движений - "мятежной толпе" в век европейского Просвещения как об "одном из открытий в области исторической науки" (см. Барг М. А. Предисловие. В кн.: Дж. Рюде. Народные низы в истории. 1730 - 1848. М, 1984, с. 5 - 7).
2 См. Furet F. Faut-il celebrer le bisentenaire de la Revolution francaise? - L'Histoire, 1983, N 52, p. 74.
стр. 135
В. Г. Ревуненков поставили вопрос о его пересмотре и выделении в истории Французской буржуазной революции конца XVIII в. восходящей (до переворота 9 термидора) и нисходящей (до переворота 18 брюмера - 9 ноября 1799 г.) линий ее движения3 . Именно такая периодизация и дана в "Очерках". При этом каждый новый этап поступательного движения революции знаменовался приходом к власти более радикальной группировки буржуазии, возросшим влиянием народных масс (1, с. 5, 195; 2, с. 3). Напротив, смысл переворота 9 термидора в том, что "демократические элементы были устранены от власти, с влиянием народных масс на законодательство и управление было покончено, а развитие революции было направлено по пути, выгодному исключительно буржуазной верхушке общества" (1, с. 5).
Заметим, что с принятой в "Очерках" периодизацией не согласуется включение в них времени Консульства, а также высказанный автором тезис, что "тремя ступенями поступательного развития революции были период Учредительного собрания, период Законодательного собрания и период Конвента, до переворота 9 термидора" (1, с. 5 - 6) - ведь последовательная смена законодательных учреждений в 1789 - 1792 гг. отнюдь не совпадает по времени с чередованием у власти различных социально- политических сил. Очевидно, требует дальнейшего продумывания вопрос об историческом содержании периода между термидором и брюмером именно как времени нисходящей линии революции, о месте этого периода в истории революционного процесса 1789 - 1799 гг. в целом.
Достоинством "Очерков" является их научно-информативная емкость. По ходу изложения автор дает обширный и полезный материал о законодательстве революции и его проведении в жизнь, структуре новой системы власти, точные (а не приближенные, как это нередко делается) сведения о составе законодательных органов, социальном и политическом облике и численности партийных группировок4 , о численности и составе лиц, казненных в ходе революционного террора, взятых под арест в качестве "подозрительных", о социальном облике участников "революционных дней" в Париже, о перипетиях ожесточенных схваток в руководящих политических кругах революции и т. д.
Обе части "Очерков" написаны живо - их автор отнюдь не бесстрастный летописец. Он радуется победам революции, с сочувствием и симпатией рассказывает об успехах народного движения, скорбит о его слабостях и неудачах, критикует ошибки и ограниченность деятелей революции, в том числе и народных лидеров, негодует по поводу крайностей и злоупотреблений террора.
Чтение "Очерков" побуждает поставить некоторые вопросы истории Французской революции, которые являются дискуссионными. Так, большое внимание автором уделено якобинскому периоду революции, вокруг которого издавна не утихают столкновения идей и научные споры. И в наши дни буржуазные авторы пытаются представить это время как исторически бесплодный "занос" революции, давший будто бы лишь первый опыт тоталитарного государства нового времени. В противовес такого рода утверждениям, В. Г. Ревуненков, как и другие историки-марксисты, подчеркивает, что якобинская диктатура "была высшей ступенью в развитии первой французской революции. Ее историческая роль огромна. Именно она довела до самого конца великое дело уничтожения феодальных порядков во французской деревне, подавила роялистско-жирондистскую контрреволюцию и организовала победу над коалицией европейских монархов" (2, с. 4).
В "Очерках" содержится ряд интересных соображений и наблюдений, относящихся к различным аспектам истории якобинского периода революции. Что касается общей интерпретации социальной и политической природы якобинской диктатуры, автор развивает в "Очерках" концепцию, которую
3 См. Алексеев-Попов В. С. В чем и где следует видеть окончание Великой Французской революции XVIII в. В кн.: Доклады симпозиума по истории Франции XVIII столетия и ее связей с Россией, Украиной и Молдавией. Кишинев, 1970; Ревуненков В. Г. О хронологических рамках Великой Французской революции. - Вестник ЛГУ, 1979, N 14.
4 Сложным является вопрос о численности жирондистов и монтаньяров в Конвенте. В. Г. Ревуненков приводит идущую от Олара цифру для Жиронды (165 депутатов) и свои данные о численности Горы - 110, позднее 150 - 155 депутатов. Новейшие исследователи предлагают иные подсчеты, относящиеся к июню 1793 г. -136 жирондистов и 267 монтаньяров (списки этих депутатов см.: Girondins et Montagnards. Actes du colloque. P. 1980, pp. 53 - 54, 343 - 361.
стр. 136
он обосновывал в ряде своих предыдущих работ. Под "якобинской диктатурой" В. Г. Ревуненков имеет в виду не всю систему революционной власти, сложившуюся на II году Республики и опиравшуюся на "якобинский блок" демократических общественных сил. Якобинская диктатура в "Очерках" - это чисто буржуазная диктатура, воплощенная во власти Конвента и его правительственных учреждений и направленная как против контрреволюции, так и на обуздание народного движения. Наряду с буржуазной якобинской диктатурой существовали также зачаточные органы подлинно народной (или санкюлотской) власти, которые "обладали чертами революционно-демократической "диктатуры низов" и воплощением которых были Коммуна Парижа и ее секции (1, с. 195, 199; 2, с. 4, 102 - 106).
Точка зрения В. Г. Ревуненкова встретила возражения ряда советских историков, в том числе и автора этих строк5 . Не повторяя сказанного ранее, ограничимся рядом соображений по следующим вопросам. Выдвинутый в "Очерках" подход к якобинскому периоду ведет к смещению акцентов в оценке наиболее влиятельной в якобинизме II года Республики робеспьеристской группировки и в особенности самого Робеспьера. На первый план явственно выдвигаются буржуазная ограниченность, слабости, в ущерб тому, что позволяет видеть в Робеспьере великого революционера. Робеспьер у В. Г. Ревуненкова - это политический лидер "средней якобинской буржуазии" (1, с. 212)6 , "чопорный и осторожный" (1, с. 105), который "не поднялся до понимания диктатуры как революционно-демократической диктатуры..." (2, с. 109). Указывая на умеренно-эгалитарные идеи Робеспьера, автор цитирует два его знаменитых выступления: о продовольственном вопросе (2 декабря 1792 г.) и проект "Декларации прав" (24 апреля 1793 г.). При этом акцент в первом случае сделан на том, что Неподкупный не поддержал идею установления твердых цен (1, с. 227 - 228), во втором - что данное им определение права собственности "предполагало существование имущественного неравенства, крупной собственности и наемных рабочих", и предусматривало "не ограничение размеров собственности, а лишь известные моральные обязательства, налагаемые на собственника" (2, с. 59).
В итоге из общей оценки выключается обстоятельство принципиального порядка - то, что в этих речах Робеспьер не относил право собственности к числу естественных прав человека и подчинял его более высокому праву человека на существование. Это обстоятельство подчеркивал А. Собуль7 . О принципиальной важности робеспьеровской "Декларации прав" писал и Н. Е. Застенкер8 . Компетентнейшие знатоки движения санкюлотов А. Собуль и Р. Моннье согласно указывают на определенную близость социального идеала Робеспьера и устремлений санкюлотов9 . Что касается осторожности, то она была присуща Робеспьеру, как и сдержанность натуры. Он считал, что восстание - "это лекарство редкое, ненадежное и крайнее"10 , не участвовал в карманьолах и никогда не надевал красный фригийский колпак. Но этот осторожный юрист умел в критические моменты не останавливаться перед восстанием и само народное восстание провозгласил источником права11 .
В целом вряд ли историчной является оценка робеспьеристов как половинчатой мелкобуржуазной группировки Робеспьера (2, с. 195). Точная для монтаньяров 1848 г. она не кажется таковой для "якобинцев с народом" 1792 - 1793 годов. Конечно, Робеспьер и его соратники осмысливали жгучие проблемы революции сквозь призму мелкобуржуазного миропонимания - в социальном плане довольно умеренного. Они были буржуазными революционерами в широком смысле этого слова. Но идя на союз с народом, они умели выходить за пределы выражения и защиты интересов какого-то одного слоя мелкой или средней буржуазии,
5 См. Проблемы якобинской диктатуры. В кн.: Французский ежегодник. 1970. М. 1972; Адо А. В. К вопросу о социальной природе якобинской диктатуры. - Новая и новейшая история, 1972, N 1.
6 В другом месте указывается, что робеспьеристы "непосредственно представляли верхние, зажиточные слои мелкой буржуазии" (2, с. 8).
7 Soboul A. Comprendre la Revolution. P. 1981, p. 375.
8 Застенкер Н. Е. Очерки истории социалистической мысли. М. 1985, с. 184 - 186.
9 Собуль А. Первая республика. М. 1974, с. 138 - 139; Monnier R. La Faubourg Saint-Antoine (1789 - 1815), P. 1981, p. 9.
10 Робеспьер М. Избранные произведения. Т. I. M. 1965, с. 178 - 179.
11 Собуль А. Ук. соч., с. 25; Boloiseau M. La republique jacobine. P. 1972; p. 16.
стр. 137
могли пойти на прямое ущемление ограниченных и узких ближайших интересов буржуазии. На эту их особенность не раз указывали советские историки12 . Не случайно В. И. Ленин относил Робеспьера именно к числу великих буржуазных революционеров13 .
Побуждает к размышлению освещение в "Очерках" эбертистской группировки. Автор считает ее "наиболее влиятельной "партией" в санкюлотском движении" (2, с. 7) и особенно высоко оценивает социальную программу Эбера. "Из всех публицистов революции этот (эгалитарный. - А. А.) народный социальный идеал наиболее смело и решительно защищал Эбер" (2, с. 152). В какой мере обоснованы такие суждения? Вопрос об оценке Эбера и эбертистов принадлежит к числу спорных, изучен недостаточно. В коллективном труде советских ученых в свое время отмечалось, что "по существу у Эбера не было цельной социальной программы"14 . Напротив, В. Г. Ревуненков полагает, что "самой яркой стороной всей агитации Эбера была именно его социальная программа"15 . Встает задача выявления роли и места социальных требований в агитации Эбера. В 1970 г. С. Л. Сытин отмечал, что у нас "нет ни одной капитальной работы, в которой сколько-нибудь основательно было бы показано более чем противоречивое мировоззрение Эбера, тем более эволюция его взглядов"16 . Такой работы нет и поныне, что констатирует современный исследователь17 . В этой области остается еще обширное поле для научного поиска.
Сложен вопрос о социальной характеристике эбертистов. В "Очерках" они оценены как санкюлотская группировка (2, с. 7), а санкюлоты отождествляются с плебейством (1, с. 19). При этом автор уточняет, что эбертисты "представляли самостоятельных ремесленных мастеров и мелких торговцев, которые хотя и использовали наемный труд, но не слишком еще далеко отстояли от своих подмастерьев и приказчиков" (2, с. 7). Эбер, пишет В. Г. Ревуненков, был голосом "мелкособственнической верхушки плебса" (2, с. 60). Во-первых, это построение с очевидностью показывает, что перед нами - мелкобуржуазная группировка (другой вопрос, насколько точно выделен "социальный эквивалент"), и в этом смысле она вписывается в то же широкое русло, что и робеспьеристы и якобинцы левее Робеспьера. Все это не исключает противоречий и борьбы между ними - сама по себе "мелкобуржуазность представляет исключительно емкое и обширное понятие", в границах которого "заключено обширнейшее социальное и идейное пространство"18 . Во-вторых, не кажется убедительным отождествление в "Очерках" (как и в работах некоторых других историков) понятий "санкюлоты" и "плебейство". Воспринятое нашей историографией от Ф. Энгельса понятие "плебейство" охватывает низшие, беднейшие слои городского населения - рабочих, подмастерьев, беднейших ремесленников и т. п. - и в этом именно смысле закрепилось в нашей литературе о Французской революции, в том числе в учебной19 . Понятие же "санкюлоты", возникшее лишь в ходе революции, в социальной трактовке, данной ему А. Собулем (и принятой в "Очерках"), включает не только плебейство, но и вполне самостоятельных хозяев, в том числе использовавших наемный труд, т. е. "низшие" слои тогдашней буржуазии.
В. Г. Ревуненков не уклоняется и от пристального рассмотрения в "Очерках" проблемы террора якобинской диктатуры. Нельзя не согласиться, что "якобинский террористический режим" (т. е. систему государственно организованного террора при якобинской власти) "нельзя весь и целиком сводить к злоупотреблениям и перегибам, как нельзя и идеализировать его, как нельзя замалчивать его теневые стороны" (2, с. 141). Автор подчеркивает историческую роль террора "как прежде всего и главным образом орудия подавления роялистско-
12 См. Поршнев Б. Ф. В. И. Ленин о ранних буржуазных революциях. - Новая и новейшая история, 1960, N 2, с. 56; Застенкер Н. Е. Ук. соч., с. 188; Григорьева И. В. Наследие Антонио Грамши и некоторые проблемы современной историографии буржуазных революций. В кн.: Буржуазные революции XVII - XIX вв. в современной зарубежной историографии. М. 1986, с. 249 - 250.
13 Ленин В. И. ПСС. Т. 26, с. 226.
14 Французская буржуазная революция. 1789 - 1794. М. -Л. 1941, с. 404.
15 Ревуненков В. Г. О социальной сущности движения эбертистов. - Новая и новейшая история, 1974, N 4, с. 64.
16 Проблемы якобинской диктатуры, с. 291.
17 Ростиславлев Д. А. Жак Рене Эбер в период становления якобинской диктатуры. В кн.: Из истории буржуазных революций нового времени. М. 1985, с. 80.
18 Застенкер Н. Е. Ук. соч., с. 187.
19 См. напр., Новая история. М. 1978, с. 143.
стр. 138
жирондистской контрреволюции" (2, с. 142). Им показаны также крайности и злоупотребления террором, использование его механизма против противников слева внутри революционного лагеря - для расправы с эбертистами, А. Шометом, активистами Коммуны и секций. Свою критику "крайностей и перегибов" якобинского террора автор подкрепляет следующим высказыванием Ф. Энгельса: "Террор - это большей частью бесполезные жестокости, совершаемые ради собственного успокоения людьми, которые сами испытывают страх. Я убежден, что вина за господство террора в 1793 г. падает почти исключительно на перепуганных, выставлявших себя патриотами буржуа, на мелких мещан, напускавших в штаны от страха, и на шайку прохвостов, обделывавших свои делишки при терроре"20 (2, с. 141). Но ведь это высказывание звучит не как критика злоупотреблений якобинского террора, но как оценка его в целом; взятое изолированно от других суждений Энгельса, оно создает смещенное представление о его взгляде на это сложное явление, которое вовсе не было столь однозначным.
В "Очерках" содержится и сжатая характеристика предреволюционной Франции. Автор верно указывает, что ко времени революции страна отнюдь не была экономически отсталой: хотя и неравномерный по отраслям, "общий экономический прогресс страны был несомненен" (1, с. 16). В книге приводятся данные о социальной структуре, государственном строе Франции, впервые в нашу общую литературу о Французской революции введена важная тема "кризиса верхов" и "дворянского возмущения" в канун революции (1, с. 55 - 60). И все же в этом разделе накопленные современной наукой новые материалы и выводы могли бы отразиться в большей мере. Это относится, в частности, к вопросам о статусе дворянства и структуре его доходов, доле в них феодальных повинностей, по которым идут споры и введены новые данные. Не подтвердился, в частности, традиционный тезис, что в наказах Генеральным штатам 1789 г. дворянство решительно возражало против равенства в налогообложении (1, с. 60) - к весне 1789 г. оно уже было вынуждено пойти на уступку в этом кардинальном вопросе21 .
Трудно согласиться, что ко времени революции "только еще зарождалось" (1, с. 8) капиталистическое фермерское хозяйство. Все же его генезис относится к XVII в., а с середины XVIII в. развитие его заметно усилилось. Не случайно во время революции развернулась борьба за дробление крупных ферм, которой в "Очерках" уделено большое внимание. Не стоит чрезмерно архаизировать и уровень сельского хозяйства, в том числе и крестьянского (1, с. 13 - 14). Как показывают работы последних лет, он не был для своего времени столь уж примитивным22 .
В "Очерках" дана традиционная характеристика французского Просвещения и его главных деятелей, указывается, что просветители "подготовили революцию идейно, в умах" (1, с. 45). Но в какой мере (и какими путями) выработанное Просвещением новое видение мира, новые ценности овладели реальным сознанием различных общественных классов, утвердились ли они ко времени начала революции в массовом народном сознании? В последние годы вопрос этот привлекает растущее внимание историков, вызывает споры. Все более очевидным становятся важные сдвиги в общественном сознании народных масс и имущих классов, которые бросают новый свет на ряд событий революции. Они, в частности, помогают значительно глубже понять дехристианизацию 1793 - 1794 гг., которая отнюдь не была только "левым эксцессом" (2, с. 122), но была связана с характерными чертами народного сознания в конце "старого порядка", без учета которых не может быть адекватно понята23 .
В целом "Очерки" В. Г. Ревуненкова, содержащие новые постановки вопроса и свежий конкретный материал, увлеченно и живо написанные, хотя и в ряде позиций
20 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч Т. 33, с. 45.
21 Chaussinand-Nogaret G. La noblesse au XVIII siecle. P. 1976, p. 212. В статье Л. А. Пименовой, опубликованной уже после выхода в свет "Очерков" В. Г. Ревуненкова, показано, что в 138 дворянских наказах из изученных 165 выражена готовность отказаться от налоговых привилегий (см. Пименова Л. А. Социально-политическая позиция дворянства накануне Великой Французской революции. - Новая и новейшая история, 1984, N 1, с. 64, 70).
22 См. Люблинская А. Д. Французские крестьяне в XVI - XVIII вв. Л. 1978, гл. 1 - 3.
23 Soboul A. La civilisation et la Revolution francaise. T. 2. 1982, p. 416. См. также: Vovelle M. Religion et Revolution. La dechristanisation de l?an 11. P. 1976; ejusd. La mentalite revolutionnaire. P. 1985.
стр. 139
спорные, вновь привлекают внимание к проблемам Французской буржуазной революции конца XVIII века. Вместе с тем они показывают, как много вопросов ее истории требуют дальнейшего изучения, обдумывания, поиска новых подходов, диктуемых современными запросами исторической науки.
New publications: |
Popular with readers: |
News from other countries: |
Editorial Contacts | |
About · News · For Advertisers |
British Digital Library ® All rights reserved.
2023-2024, ELIBRARY.ORG.UK is a part of Libmonster, international library network (open map) Keeping the heritage of the Great Britain |