Libmonster ID: UK-1097
Author(s) of the publication: В. О. ПЕЧАТНОВ

(c) 2002 г.

МЕЖДУ ЯЛТОЙ И ПОТСДАМОМ

Американская посольская делегация возвращалась из Ялты в Москву со смешанными чувствами. Преобладало ощущение, что "ялтинский медовый месяц" продлится недолго: оптимисты на борту самолета заключали пари с пессимистами вроде Ч. Болена, считавшими, что счет идет на дни и недели, а не месяцы 1 . Пессимисты оказались правы. Не успели просохнуть чернила на Ялтинской "Декларации об освобожденной Европе", как между союзниками начались споры о ее нарушениях. Сталинское напутствие В.М. Молотову по поводу этого документа - "мы можем выполнять потом по-своему; дело в соотношении сил" 2 - было прежде всего апробировано в Румынии. Знаменитый "хлопок дверью" заместителя наркома иностранных дел А.Я. Вышинского в заключение аудиенции с королем Михаем в конце февраля и последовавшая затем замена кабинета Радеску просоветским правительством П. Гроза шумно отозвались в Вашингтоне и Лондоне. "Что касается румынской ситуации, - писал Ф. Рузвельт У. Черчиллю 11 марта, - то Аверелл поднял и продолжает поднимать этот вопрос с Молотовым, апеллируя к Декларации об освобожденной Европе..., но Румыния - неподходящее место для пробы сил" 3 .

Настоящая "проба сил" разворачивалась вокруг Польши, и одним из главных дипломатических полигонов этой борьбы стала работа комиссии Молотова - Гарримана - Керра, созданной по решению Ялтинской конференции. Хотя комиссия была призвана играть роль нейтрального посредника и арбитра между различными фракциями поляков, на деле обе стороны - советская и англо-американская - занялись проталкиванием "своих" кандидатов в состав будущего правительства Польши. С советской стороны эта задача была четко поставлена уже в предложениях Вышинского по польскому вопросу, доложенных Молотову 16 февраля. Они предусматривали выделить остальным "демократическим силам" всего 5 мест из 20, согласовывать всех кандидатов с лидером польских коммунистов Б. Берутом и его соратниками, и с самого начала вести обсуждение кандидатур на комиссии с участием Берута и его сторонников, Осубки-Моравского и Роля-Жимерского. Не менее выразительными были и карандашные "замечания тов. В.М. Молотова", приложенные к записке Вышинского: "Польша - большое дело! Но как организованы правительства в Бельгии, Франции, Греции и т.д., мы не знаем. Нас не спрашивали, хотя мы не говорим, что нам нравится то или другое из этих правительств. Мы не вмешивались, т.к. это зона действий англо-американских войск" 4 .


Окончание. Начало см. в N 3 нашего журнала за 2002 г.

1 Запись беседы автора с К. Мортимер (Гарриман) от 11.7.1995.

2 Чуев Ф. Молотов: полудержавный властелин. М., 1999, с. 94.

3 Churchill and Roosevelt. The Complete Correspondence. Ed. by W. Kimball. London, 1984, vol. Ill, p. 562.

4 Архив внешней политики РФ (далее - АВП РФ), ф. 06, оп. 7, п. 39, д. 588, л. 2,1.

стр. 119


Это эмоциональное замечание наркоминдела (в более дипломатичном виде повторенное затем и Сталиным в его послании Черчиллю от 24 апреля) ясно говорит о том, что в Кремле искренне считали вмешательство Англии и США в польские дела нарушением неписаного правила союзнических отношений и видели в своих ялтинских уступках по Польше чуть ли не одолжение союзникам. А раз так, необходимо было свести практические последствия к минимуму, благо ялтинские формулировки позволяли это сделать. Молотов, как докладывал в Вашингтон Гарриман, уцепился за русский перевод соответствующего абзаца ялтинского документа, где говорилось, что комиссия должна "проконсультироваться в Москве в первую очередь с членами теперешнего Временного правительства и с другими польскими демократическими лидерами", тогда как взятые за его основу в английском варианте слова "в первую очередь" относились к Москве как месту проведения первого тура консультаций. Хотя официально западные союзники настаивали на необходимости качественного обновления состава правительства, втихомолку американцы признавали, как писал Рузвельт Черчиллю 29 марта, что ялтинское соглашение "делает больший упор на люблинских поляках, чем на двух других группах" 5 . Потому Гарриману с А. Керром нелегко было сопротивляться настойчивости Сталина и Молотова в том, что "их поляки" должны стать основой "реорганизованного правительства", иначе, как доказывал на комиссии Молотов, получится "не реорганизация, а ликвидация правительства" 6 .

Ни упорные возражения западных послов, ни протесты Рузвельта с Черчиллем в посланиях к Сталину не имели эффекта; Сталин в ответ обвинил Гарримана и Керра в отступлении от ялтинских договоренностей и согласился лишь "попросить" Временное правительство рассмотреть кандидатуру В. Миколайчика при условии, если тот публично заявит о своей поддержке ялтинских решений. Единственное, на что еще можно надеяться в "спасении Польши от полного советского господства", подытожил Гарриман в телеграмме госсекретарю от 3 апреля, это договориться о включении в польское правительство "ряда лидеров крестьянской и социалистической партий" 7 . Косвенные сведения об "изменении позиции Гарримана" в сторону признания возможности "лишь расширить состав Варшавского правительства" поступали в НКИД и из источников в польских кругах со ссылкой на журналистов, общающихся с послом США 8 . Дальнейшая борьба развернулась вокруг персоналий, приглашаемых в Москву для консультаций. "Варшавский список" составлялся Берутом и К" с последующим утверждением в Москве, а англо-американский - группой Миколайчика в Лондоне с последующей перетасовкой его в госдепартаменте и Форин офис 9 . Советская сторона почти не скрывала авторства своих предложений, тогда как союзники пытались держать свои источники в тайне. Оба списка практически не пересекались и потому были взаимно неприемлемы.

Вот как выглядели одни и те же персонажи из числа выдвигавшихся кандидатов во внутренних оценках советской и западной сторон (официальная английская характеристика дается в скобках). Кардинал А. Сапега - "человек глубоко реакционный, ...беспредельно преданный Ватикану, враг демократии... Для переговоров абсолютно неприемлем" ("хорошо известный и пользующийся всеобщим уважением деятель, авторитет которого особенно велик среди католиков"). 3. Заремба - "члены ППР характеризуют Зарембу как матерого врага СССР и единства рабочего движения. За согласие и коалиционное правительство - только на словах. Кандидатура... абсолютно неприемлема" ("пользуется значительным влиянием среди социалистов...


5 Churchill and Roosevelt, vol. Ill, p. 593.

6 The Fifth Session of Polish Commission, March 23, 1945. - W.A. Harriman Papers (далее - WAHP), Chronological File (далее - CF), Cont. 178.

7 A. Harriman to Secretary of State, April 7, 1945. - WAHP, CF, Cont. 178.

8 Запись телефонного разговора с польским послом Модзелевским 12 марта 1945 (из дневника Зорина). - АВП РФ, ф. 07, оп. 10, п. 21, д. 304, л. 18.

9 В.М. Молотову от Лебедева (без даты). - АВП РФ, ф. 06, оп. 7, п. 39, д. 588, л. 6-11; Eden to Kerr, February 24, 1945. - WAHP, CF, Cont. 177.

стр. 120


Хорошо проявил себя в борьбе против немецкой оккупации"). Не лучше воспринимался в Москве и сам Миколайчик, которого Вашингтон и Лондон считали непременным участником нового правительства и своим кандидатом N 1: "Миколайчик настроен явно антисоветски. Его переговоры с Польским комитетом национального освобождения в Москве служили прикрытием для польской реакции... Перехваченная нами переписка Миколайчика с руководителями "Армии Крайовой" изобличала его как ярого врага СССР" 10 .

На фоне затягивания польского узла разыгрался еще один кризис в межсоюзнических отношениях, связанный с "бернским инцидентом". Роль Гарримана в этой известной и все-таки еще не до конца распутанной истории о секретных контактах разведки США в Берне с нацистскими представителями по поводу капитуляции немцев в Италии оказалась весьма существенной. Получив 12 марта от Молотова запрос на участие советских представителей в этих контактах, Гарриман первым порекомендовал Вашингтону отклонить его на том основании, что в Берне речь идет о предварительных контактах по чисто военным вопросам, "Русские на нашем месте, - добавлял посол, - никогда не пригласили бы западных представителей и расценят наше согласие как признак слабости, поощряющий к новым требованиям". Аргументация посла была положена в основу позиции руководства Объединенного комитета начальников штабов (ОКНШ) 11 , а затем и самого Рузвельта, который опасался, что советское присутствие в Берне отобьет у немцев желание капитулировать, и считал к тому же Италию сферой западного влияния, в которой решающее слово должно оставаться за англо-американцами 12 .


10 Лебедев - Молотову 3 марта 1945. - АВП РФ, ф. 06, оп. 7, п. 39, д. 588, л. 15-16; Leading Polish Personalities likely to cooperate with the Russians (received from A. Kerr). - WAHP, CF, Cont. 177.

11 Memorandum by the US Chiefs of Staffs to CCS, 13 March, 1945. - Foreign Relations of the United States (далее - FRUS), 1945, III, p. 727-728.

12 Churchill and Roosevelt, III, p. 586.

стр. 121


Гарриман первым же откликнулся и на врученный ему возмущенный протест Молотова от 16 марта, который назвал отказ американцев "совершенно неожиданным и непонятным с точки зрения союзных отношений между нашими странами" и потребовал прекратить начатые переговоры 13 . "Самонадеянный тон письма Молотова, - откомментировал посол, - обнаруживает командирские наклонности по отношению к Соединенным Штатам, о которых до сих пор мы только подозревали" 14 . Позже в тот же день он телеграфировал свои соображения о возможных мотивах столь "сильной" советской реакции. Вполне вероятно, что русские не верят нам, писал посол, и к тому же опасаются или имеют информацию о том, что и другие немецкие соединения "могут начать сдаваться нам с целью себя обезопасить" 15 .

Посол был близок к истине. Советское руководство имело основания не доверять союзникам в этом вопросе, располагая обильной информацией о происходящем в Берне, о других тайных контактах союзников с немцами, в том числе через различных посредников. Агенты и информаторы советской разведки в Управлении стратегических служб (ОСС), Лондоне, Париже, столицах нейтральных государств регулярно сообщали о многочисленных "мирных происках" немецкой агентуры с целью достижения сепаратных соглашений с западными союзниками на завершающем этапе войны. Так, в начале апреля нарком госбезопасности В.Н. Меркулов докладывал Молотову, что "по данным, исходящим из польских эмигрантских кругов в Лондоне, германское командование якобы договорилось через Буркхардта (председателя Международного Красного креста. - В.П. ) с англичанами и американцами относительно того, что все танковые и механизированные части будут сняты с западного фронта и переброшены на Восточный фронт с целью удержания последнего до тех пор, пока союзники не оккупируют остальную часть Германии" 16 . Наслаиваясь на традиционную большевистскую подозрительность в отношении западных партнеров и повышенную нервозность финала изнурительной войны, подобные сведения, естественно, создавали в Кремле крайне негативный фон для восприятия "бернского инцидента". Там сложилось убеждение в том, писал Молотов, что переговоры с немцами ведутся "за спиной Советского Союза, несущего на себе основную тяжесть войны против Германии" 17 .

Через несколько дней переписка по этому вопросу вышла на высший уровень, приведя к самому резкому за всю войну обмену взаимными обвинениями между Рузвельтом и Сталиным. Менее известны некоторые новые детали, высвечивающие остроту советской реакции. Изучение архива Сталина показывает, что ключевое послание от 3 апреля, воспринятое Гарриманом и в Белом доме как наиболее оскорбительное, от начала и до конца было написано самим Сталиным в отличие от подавляющего большинства других посланий Рузвельту, составленных на основе молотовских заготовок. Мало того, в последний момент Сталин внес еще два дополнения в уже отпечатанный текст послания (они отмечены курсивом), поднимая ставки "бернского инцидента" до предельной высоты: "Понятно, что такая ситуация никак не может служить делу сохранения и укрепления доверия между нашими странами... Я лично и мои коллеги ни в коем случае не пошли бы на такой рискованный шаг, сознавая, что минутная выгода, какая бы она ни была, бледнеет перед принципиальнои выгодой по сохранению и укреплению доверия между союзниками" 18 .

Другой штрих связан с известным решением не посылать Молотова на открытие учредительной конференции ООН в Сан-Франциско, принятым в самый разгар "берн-


13 Советско-американские отношения во время Великой Отечественной войны, 1941-1945: Документы и материалы (далее - Советско-американские отношения...), т. 2. М., 1984, с. 332-333.

14 FRUS, 1945, III, p. 733.

15 Ibidem.

16 Меркулов - Молотову 11 апреля 1945. - АВП РФ, ф. 06, оп. 7, п. 14, д. 138, л. 25.

17 Советско-американские отношения..., т. 2, с. 87.

18 Подробнее см.: Печатнов В.О. Как Сталин писал Рузвельту (по новым документам). - Источник, 1999, N6.

стр. 122


ского кризиса" и, думается, напрямую связанным с ним. Дело не ограничивалось простой заменой Молотова на Громыко, как обычно отмечается. Согласно первоначальному постановлению Политбюро от 13 марта (т.е. до начала бернской истории) в Сан-Франциско должна была ехать необычно представительная советская делегация с участием А.А. Жданова и других партийных и государственных деятелей, что, видимо, должно было подчеркнуть особую роль СССР в учреждении ООН и повышенное внимание Кремля к началу ее работы. Однако всего через неделю с небольшим это решение было пересмотрено в сторону резкого снижения уровня и сокращения состава советской делегации, которая превратилась из парадно-представительской в чисто рабочую 19 . Вряд ли это было сделано ввиду "большой занятости" Молотова на сессии Верховного Совета СССР, как гласила официальная версия в объяснениях с разочарованными союзниками.

Помимо польского вопроса и "бернского инцидента" немалые трудности возникли и с реализацией ялтинского соглашения об обмене военнопленными. Привыкшие беречь своих людей американцы не могли понять безучастно-пренебрежительного отношения советских властей к освобожденным из немецкого плена военнослужащим союзников. Дело осложнялось тем, что большинство недавних американских пленных оказалось на территории Польши, куда советское командование не хотело пускать представителей США и под разными предлогами отказывало в таких просьбах. Чудом добравшиеся оттуда до Москвы американские офицеры рассказывали Дину и Гарриману о своих мытарствах и тяжелых условиях содержания в советских фильтрационных лагерях. Гарриман и Дин тщетно бомбардировали НКИД и Генштаб просьбами и предложениями своей помощи. "Я возмущен, - телеграфировал посол Рузвельту 14 марта, получив от Молотова разъяснение о том, что не Москва, а Временное правительство Польши возражает против допуска в страну американских представителей. - Советское правительство, на мой взгляд, пытается использовать наших военнопленных как дубинку для укрепления престижа польского правительства, вынуждая нас обращаться к нему", С подачи Гарримана Рузвельт перешел на повышенный тон в обсуждении этой проблемы в своей переписке со Сталиным 20 .

Накапливались и другие, более мелкие поводы для раздражения: нежелание советских властей допускать представителей США на освобожденные территории других стран Восточной Европы, затягивание решения вопроса о предоставлении американцам авиабаз в Приморье, негласная передача ленд-лизовских поставок Временному правительству Польши и другим новоиспеченным союзникам СССР. Тон рекомендаций посольства и военной миссии США в Москве становился все более жестким - вплоть до предложений приостановить поставки по ленд-лизу 21 .

То же ощущение растущего раздражения американцев поведением Москвы Гарриман осторожно пытался довести и до своих советских коллег, ссылаясь при этом на внутреннюю обстановку в США. Так, на чае, устроенном в честь супруги Черчилля Климентины женой Молотова П.С. Жемчужной, посол между прочим поделился с И.М. Майским "некоторыми опасениями": "Президент очень огорчен и разочарован. В печати и общественном мнении США явно нарастают раздражение и недовольство ходом событий после Крымской конференции. В такой обстановке достаточно какого-нибудь сравнительно мелкого инцидента для того, чтобы в Америке разразилась буря". Запись этой беседы с "дружеским предупреждением" Гарримана была разослана Молотову и всем его заместителям 22 .


19 Постановления Политбюро от 13 и 22 марта 1945. - Российский государственный архив социально-политической истории (далее - РГАСПИ), ф. 17, оп. 3, д. 1052, л. 10, 13.

20 Переписка Председателя Совета Министров СССР с президентами США и премьер-министрами Великобритании во время Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. (далее - Переписка...), т. 1. М., 1957,с. 193-195.

21 То Marshall from Deanc, 2 April 1945. - WAHP, CF, Cont. 178.

22 Разговор с Гарриманом (из дневника Майского), 5 апреля 1945 г. - АВП РФ, ф. 0129, оп. 29, п. 166, д.4,л.15-16.

стр. 123


В начале апреля Гарриман, ощущая нехватку поддержки из Вашингтона, решил подвести концептуальную базу под свою жесткую линию и вновь вернулся к идее политического использования экономической помощи. В длинной аналитической депеше госсекретарю от 4 апреля он уже совершенно однозначно характеризовал советскую стратегию в кеннановских тонах как направленную на большевизацию всей Европы: "Мы должны ясно отдавать себе отчет в том, что советская программа направлена на утверждение тоталитаризма и отрицание личных свобод и демократии в нашем понимании". "СССР, - продолжал Гарриман, - выйдет из войны с самым большим после США золотым запасом, будет располагать значительным запасом ленд-лизовских материалов и оборудования для послевоенного восстановления, будет нещадно вывозить все что можно из оккупированных стран, контролировать в своих интересах внешнюю торговлю подчиненных ему стран... и в то же время - требовать от нас всей возможной помощи для продвижения своих политических целей в различных районах мира в ущерб нашим интересам". Вывод делался один: поскольку США не могут тягаться с Советским Союзом в политических методах распространения своей системы, им следует сделать главный упор на финансово-экономические рычаги: "Если мы не хотим жить в мире, большая часть которого находится под советским господством, мы должны использовать свое экономическое влияние для защиты наших политических идеалов". Гарриман предлагал "заботиться прежде всего о наших западных союзниках и других странах, находящихся под нашим попечением", дабы выбить из-под ног СССР экономическую почву для распространения своего влияния 23 .

Эти рекомендации Гарримана были сочтены настолько серьезными, что попали на первое место в ежедневной сводке наиболее важных сообщений госдепартамента 24 . Однако в Белом доме к ним не прислушались; не внял Рузвельт и настойчивой просьбе посла вызвать его в Вашингтон для личного доклада. Следуя указаниям президента, руководство ОКНШ в те же дни отклонило предложения Дина и Гарримана о мерах по ограничению военного сотрудничества с СССР в ответ на "нелояльное поведение" советских властей 25 . Рузвельт в конце концов решил сгладить и "бернский инцидент", направив Сталину примирительное послание с выражением уверенности в том, что "незначительные недоразумения такого характера не должны возникать в будущем" 26 . Получив это послание для передачи в Кремль, Гарриман на свой страх и риск задержал его вручение под предлогом ожидания дополнительной информации от британского посла в Москве А. Керра (о согласовании англо-американской реакции по Берну), а в основном для того, чтобы попытаться ужесточить его тон. "Я предлагаю, - телеграфировал он Рузвельту 12 апреля, - опустить эпитет "незначительный", поскольку должен признаться, что в данном случае непонимание представляется мне очень серьезным". Посол даже заготовил новый текст послания, в котором отсутствовал неприятный эпитет, но президент, очевидно, также считал этот нюанс очень важным. "Я не намерен, - ответил он Гарриману в тот же день, -опускать слово "незначительный", так как хочу считать непонимание из-за событий в Берне незначительным инцидентом" 27 .

Это было одно из последних распоряжений президента, сделанное за несколько часов до его смерти. В посольстве об этом узнали ночью 13 апреля. "В 02 часа 50 минут позвонил Гарриман и просил сообщить Народному комиссару Молотову, что незадолго до 23 часов по московскому времени скончался Президент Соединенных Штатов Рузвельт, - записал в дневнике дежурный помощник наркома М. Потрубач. -


23 FRUS, 1945, V, р. 817.

24 Daily Summary of Developments, April 5, 1945. - National Archive (далее - NA), RG 59, General Records of the Office of the Executive Secretariat, Box 1.

25 Arrangements with the Soviets. April 5, 1945. JCS 1301/2. - NA, RG 218, CCS-092 (7-27-44).

26 Переписка..., т. 1,с. 228-229.

27 Ambassador Harriman for the President, April 12, 1945; For Ambassador Harriman from the President, April 12, 1945. - WAHP, CF, Cont. 178.

стр. 124


Гарриман заявил, что сегодня днем, по возможности раньше, он хотел бы видеть г-на Сталина и г-на Молотова". Посол явно не находил себе места: через пять минут он снова позвонил в НКИД и запросил встречи с наркомом "этой ночью". В 3 ч 05 мин Потрубач перезвонил Гарриману с сообщением о желании Молотова "посетить посла сейчас, если это ему удобно" (это необычное ночное желание, видимо, возникло у наркома после согласования со Сталиным) 28 . Молотов, докладывал Гарриман в Вашингтон на следующий день об этом визите, "казался очень расстроенным и взволнованным... Я никогда не видел его таким искренним". Вечером того же дня Гарримана принял Сталин, также как будто потрясенный внезапным известием. "Он встретил меня скорбным молчанием и не отпускал моей руки секунд тридцать", - отмечается в американской записи этой беседы. Ответив на вопросы Сталина об обстоятельствах смерти президента и его преемнике, Гарриман заверил вождя в том, что Г. Трумэн продолжит политику Рузвельта. "Президент Рузвельт умер, но дело его должно быть продолжено, - ответил Сталин. - Мы окажем президенту Трумэну поддержку всеми своими силами" 29 . В советской записи беседы эта реакция Сталина выглядит более приглушенно, зато в ней есть полностью отсутствующие в американской версии слова Гарримана о том, что Трумэн, "конечно, будет искать совета у людей, которые были ближайшими советниками Рузвельта", и что "люди, которые были наиболее близкими к Рузвельту, останутся советниками Трумэна" 30 .

Эти сентенции похоже были призваны успокоить не столько Сталина, сколько самого Гарримана, могущественного покровителя которого в Овальном кабинете сменил незнакомый ему человек. Это состояние хорошо понимал и другой соратник покойного президента - Г. Гопкинс, который в тот же день телеграфировал Гарриману: "Я знаю, каким огромным ударом стала для Вас смерть Президента. С годами Президент, как Вы знаете, очень привязался к Вам и полностью полагался на Ваше мнение. После Ялты он много раз говорил мне о том, насколько полезной была для него Ваша помощь" 31 . "После смерти президента Рузвельта на г-на Гарримана нахлынуло смятение относительно своего положения, - не без иронии записал в своем политическом отчете проницательный Керр. - Он был в очень тесном личном контакте с Белым домом..., и теперь ему казалось, что почва уходит из-под его ног. Он не раз спрашивал себя и меня, каково-то будет его положение при новом президенте" 32 .

Поэтому когда Сталин заговорил о поддержке Трумэна с советской стороны, Гарриман воспользовался моментом, чтобы сделать заранее заготовленный ход -вновь поднять вопрос о поездке Молотова в Сан-Франциско и Вашингтон "для подтверждения того, что было сказано маршалом Сталиным в отношении американского народа и Трумэна". Посол даже пригласил Молотова лететь американским самолетом по краткому маршруту через Европу и в шутку предложил нарисовать на нем красную звезду. Лучше зеленую, отшутился Сталин и тут же всерьез поинтересовался, чье приглашение - свое или официальное - имеет в виду посол. Гарриман признался в импровизации, но заверил, что уверен в официальном приглашении. Соблазн сделать жест доброй воли в отношении Рузвельта и Трумэна, а заодно и "прощупать" нового президента был слишком велик, и Сталин, посовещавшись с Молотовым, пообещал Гарриману организовать поездку наркома 33 . Посол торжествовал вдвойне - помимо дипломатического успеха решался вопрос и о его поездке в Вашингтон для доклада новому президенту, о которой он вновь запросил сразу же после смерти Рузвельта.


28 АВП РФ, ф. 06. оп. 7, п. 44, д. 693, л. 1-2.

29 FRUS, 1945, V, p. 828.

30 Советско-американские отношения..., т. 2, с. 357.

31 Hopkins to Harriman, 13 April 1945. - F.D. Roosevelt Library (далее - PDRL), H. Hopkins Papers, Hopkins Messages, 1945.

32 British Documents on Foreign Affairs, Pt. Ill, Ser. A, vol. 6, p. 197.

33 Советско-американские отношения..., т. 2, с. 358.

стр. 125


Уже на следующий день госдепартамент подтвердил, что приезд Молотова "будет приветствоваться как свидетельство искреннего сотрудничества с президентом Трумэном" 34 . Молотов полетел хотя и американским самолетом, но не через Европу, а длинным проторенным путем через Сибирь и Аляску. Гарриман же спешно вылетел наперегонки в противоположном направлении, выиграв два лишних дня, которые ему очень пригодились.

Они были до отказа заполнены важными совещаниями в госдепартаменте и Белом доме. Уже 20 апреля состоялся первый разговор Гарримана с Трумэном в присутствии Э. Стеттиниуса и Дж. Грю, в ходе которого посол выложил весь набор основных аргументов, которыми он до того безуспешно бомбардировал Рузвельта, добавив для острастки угрозу "варварского вторжения в Европу" 35 . Трумэн, однако, среагировал на них совсем иначе, чем Рузвельт - как по сути, так и по прямолинейной форме: "президент сказал, что ни в коей мере не боится русских и намерен быть с ними твердым, но справедливым, поскольку они нуждаются в нас больше, чем мы в них". На осторожное напоминание Гарримана о неизбежности компромиссов было сказано, что "в важных вопросах мы должны получить 85% того, что хотим". Оставшись с президентом наедине, окрыленный Гарриман поспешил, как пишет в мемуарах Трумэн, выразить чувство "большого облегчения в связи с тем, что Вы, оказывается, прочли все мои телеграммы и что мы совершенно одинаково смотрим на создавшуюся ситуацию" 36 . Трумэн похвалил посла за хорошую работу и просил продолжать присылать ему "длинные послания".

Вдохновленный удачным дебютом, Гарриман продолжил свою агитацию на двух совещаниях с руководством госдепартамента 20 и 21 апреля. Здесь шел более конкретный разговор по болевым проблемам американо-советских отношений. Обсуждались возможности использования различных рычагов давления на СССР, главным из которых был признан кредит на послевоенное восстановление. Призывая к отпору "советской угрозе", Гарриман вместе с тем советовал не переоценивать советскую мощь: "Их армия очень эффективна в боевых действиях, но дезорганизована в человеческом плане... Страна остается фантастически отсталой. Нет нормальных дорог, железные дороги в плохом состоянии, девять десятых населения Москвы живет в условиях наших трущоб" 37 . Именно эта отсталость, доказывал Гарриман, усиливает заинтересованность Москвы в экономическом содействии США, которая повышает шансы на уступчивость Кремля в политических вопросах. Реакция начальства была благосклонной, и вскоре эти идеи начнут претворяться в жизнь.

Быстро менялась после смерти Рузвельта и позиция военного командования США. Уже 17-23 апреля ОКНШ пересмотрел свое решение двухнедельной давности, согласившись с рекомендациями Дина и Гарримана о выходе из совместных проектов 38 .

Первая встреча Трумэна с Молотовым, состоявшаяся 22 апреля, имела ознакомительный характер и прошла довольно гладко. Однако последовавшее за этим совещание министров иностранных дел "большой тройки" подтвердило тупиковую ситуацию по польскому вопросу. Молотов имел указание Сталина держаться уже заявленной позиции и уклоняться от попыток союзников "решить вместе с собой польский вопрос в Америке", ссылаясь на отсутствие там представителей Временного польского правительства 39 . Между тем, к тому времени советское правительство сделало еще один важный шаг к легализации своих польских союзников, объявив о намерении, "идя навстречу требованиям советского и польского народов", заключить с ними договор


34 Secretary of State to Ambassador Harriman, April 14, 1945. - NA, RG 59, General Records of the Office of Executive Secretariat, Box 1.

35 FRUS, 1945, V, p. 231-233.

36 Truman H. Memoirs. Vol. 1. Year of Decisions. New York, 1955, p. 72.

37 FRUS, 1945, V, p. 839-846.

38 Revision of Policy with Relation to Russia, April 23, 1945. - NA, RG 218, Geographic File 1942-1945, CCS 092 USSR (30-27-45), Sec. 1.

39 Архив Президента РФ (далее - АП РФ), ф. 45, оп. I, д. 770, л. 1.

стр. 126


о дружбе и союзе. Вышинский проинформировал об этом Гарримана еще 16 апреля, явно наслаждаясь произведенным эффектом внезапности: "В первые минуты Гарри-май явно растерялся и не знал, видимо, как ему реагировать", - записал Вышинский в дневнике. Оправившись, посол заявил о необходимости дождаться создания нового польского правительства и о готовности Вашингтона высказаться по этому поводу официально. В ответ Вышинский великодушно согласился выслушать американскую сторону, но "дал понять, что заключение договора не может стоять ни в какой зависимости от замечаний американского правительства, если такие замечания и последуют" 40 .

Неудивительно, что при таком настрое работа "польской комиссии" в Вашингтоне не продвинулась ни на шаг. Перед следующей беседой с Молотовым Трумэн собрал совещание для обсуждения советской политики с участием госсекретаря, военного командования и Гарримана. Выслушав мрачное сообщение Стеттиниуса об итогах совещания трех министров, Трумэн задал тон обсуждению: все предыдущие соглашения с СССР были, по его мнению, "улицей с односторонним движением, и так дальше продолжаться не может", "планы на Сан-Франциско остаются в силе, и если русские не хотят присоединиться к нам, они могут идти ко всем чертям", хотя на предыдущей беседе с Гарриманом Трумэн признал, что "без России от всемирной организации мало что останется" 41 .

Однако военный министр Г. Стимсон и начальник штаба армии США Дж. Маршалл высказались куда осторожней. Стимсон напоминал о верности СССР своим обязательствам в "важных военных вопросах" и призвал к пониманию советских мотивов в польском вопросе, в котором, по его словам, "русские, вероятно, большие


40 Беседа с американским послом Гарриманом 16 апреля 1945 г. - АВП РФ, ф. 0129, оп. 29, п. 166. д. 4, л.21-22.

41 FRUS, 1945, V, р. 233.

стр. 127


реалисты, чем мы в отношении их безопасности". Маршалл подтвердил большую заинтересованность военного командования во вступлении СССР в войну с Японией и согласился со Стимсоном в том, что польский кризис угрожает "серьезным обострением с Россией". Гарриман, Форрестол и Дин поддержали президента: по мнению посла твердость только поможет избежать большего разрыва, тем более, что СССР, добавил Дин, вступит в войну с Японией невзирая на остальные факторы. "Если русские будут упорствовать, - заключил Форрестол, - то лучше устроить демонстрацию силы уже сейчас, чем позднее" 42 .

Что и было сделано Трумэном в тот же день на встрече с Молотовым. Хотя сохранившиеся версии этой памятной беседы существенно разнятся 43 , а самый драматичный - трумэновский вариант ("Я дал ему прямо в челюсть") на фоне официальных записей обеих сторон представляется явно утрированным, нет сомнений в том, что "верный продолжатель дела Рузвельта" подверг Молотова холодному душу, прежде всего по польскому вопросу. Впоследствии Гарриман вспоминал, что сам был удивлен "атакой Трумэна" и сожалел об этой "ошибке", поскольку "его (Трумэна) поведение дало Молотову повод сообщить Сталину об отходе от рузвельтовской политики" 44 .

Дальнейшие события только подтвердили смену политической погоды в Вашингтоне. Учредительная конференция ООН в Сан-Франциско началась с ожесточенных споров по процедурным вопросам, а в кулуарах "Фремонт-отеля", где проходила конференция, расползались слухи о грядущем конфликте и даже войне между союзниками. Одним из главных источников этих слухов был посол США в Москве. Хотя формально Гарриман был лишь советником американской делегации, он взял на себя роль одного из главных ее представителей. На серии закрытых брифингов для американских журналистов и издателей он, не стесняясь в выражениях, излагал свое видение "непримиримого конфликта" между союзниками и необходимости нового жесткого подхода к СССР. Многие журналисты были шокированы непривычно враждебным тоном - тем более от человека, слывшего близким сторонником Рузвельта. Известный радиокомментатор Р. Свинг даже вышел в знак протеста из зала, а мэтр американской журналистики У. Липпман в сердцах высказал Керру, что "с таким настроем Гарримана следует убрать из Москвы" 45 . Оба журналиста затем поделились своими опасениями со знакомыми деятелями госдепартамента. Слухи о воинственных заявлениях "официальных лиц", в том числе со ссылками на самого Гарримана, проникли в печать и вызвали поток возмущенных писем в госдепартамент. Но никаких оргвыводов там не последовало, да и откуда было им взяться, если даже Грю - второй человек в госдепартаменте - считал скорую войну с СССР неизбежной и Гарриману с Боленом пришлось еще отговаривать его от рассылки по администрации панического меморандума на сей счет 46 .

Однако главной заботой Гарримана было не общественное, а правительственное мнение. При самом активном его участии в начале мая стали готовиться сразу две важные инициативы. 9 мая на совещании у Стеттиниуса в Сан-Франциско было принято давнее предложение Гарриману резко сократить поставки по ленд-лизу в СССР, перенацелив их на экономическую помощь Западной Европе 47 . Стеттиниус направил соответствующее указание в Вашингтон, куда в тот же день вылетел и сам Гарриман. 10 мая в госдепартаменте с его участием состоялось ключевое межведомственное совещание о судьбе советского ленд-лиза, по итогам которого Дж. Грю и Л. Кроули (глава администрации иностранной экономической помощи) на следующий день


42 Ibid., p. 252-255.

43 См., например. Запись беседы Молотова с президентом США Трумэном 23 апреля 1945 г. - АВП РФ, ф. 06, оп.7,п.43,д.677, л. 50-51.

44 Special Envoy, p. 453-454.

45 Печатнов В.О. Уолтер Липпман и пути Америки. М., 1994, с. 200.

46 См.: Печатнов В.О. США: скрытые дебаты по "русскому вопросу" в 1945 г. - Новая и новейшая история,1997,N 1.

47 Memorandum of Conversation, May 9, 1945. - WAHP, CF, Cont. 179.

стр. 128


представили Трумэну проект директивы о "немедленном прекращении" запланированных поставок Советскому Союзу 48 . Трумэн тут же подписал директиву, а ранним утром 12 мая представители Кроули в Комитете советского протокола настояли на буквальном толковании "немедленного прекращения" - была не только остановлена погрузка уже стоявших в портах судов, но и повернуты вспять суда, находившиеся в Средиземном и Черном морях на пути в СССР 49 . Последнее было явным перебором, отдающим намеренной провокацией, тем более что все это делалось без согласования с советской стороной, а ее уведомление носило весьма расплывчатый характер - в нем говорилось лишь о "немедленном видоизменении" отгрузок поставок.

Советские представители в Нью-Йорке тут же сообщили в посольство о происходящем в порту, и поверенный в делах Н.В. Новиков срочно запросил разъяснений у Грю, который отрицал существование такого распоряжения и адресовал Новикова к другому заместителю Стеттиниуса - Клейтону. В госдепартаменте началось срочное разбирательство дела, в которое активно вмешался Гарриман. Он первым забил тревогу, связавшись по телефону со всеми ключевыми лицами - Кроули, Клейтоном, генералами Йорком и Вессеном, после чего было решено вновь повернуть суда обратно и продолжить погрузку уже запланированных к отправке судов 50 . Вечером того же дня Клейтон сообщил Новикову о пересмотре, объяснив происшедшее "недоразумением". Руководители Комитета советского протокола в разговорах между собой сетовали на "подставивших президента" авторов злополучной формулировки и надеялись, что инцидент "не принесет большого ущерба" 51 .

Однако ущерб оказался большим. Даже на искушенных советских дипломатов в Вашингтоне, ощущавших бюрократическую неразбериху вокруг этого решения, оно произвело впечатление "репрессивного мероприятия", как сообщал в Москву Новиков 52 . В Москве же оно было однозначно воспринято как попытка оказать политическое давление на СССР и как разрыв с деполитизацией ленд-лиза при Рузвельте. Сдержанное возмущение сквозило даже в официальной ответной ноте, где сухо говорилось о готовности принять к сведению решение правительства США, если оно "не видит другого выхода". Открытым текстом оно было выражено в суровом указании Молотова советскому послу, приложенным к той же ноте - "не клянчить перед американскими властями насчет поставок" и "не высовываться вперед со своими жалкими протестами. Если США хотят прекратить поставки, тем хуже для них" 53 .

Таким образом, топорная стилистика опять, как и в случае с трумэновским "прямым в челюсть", давала обратный эффект, усиливая раздражение и неуступчивость Москвы с одной стороны, и вынуждая Вашингтон давать задний ход - с другой. Это расходилось с рекомендациями Гарримана о жестком по сути и "дружественном" по тону обращении с русскими. Предчувствуя ужесточение позиции Кремля, Гарриман с трудом уговорил Трумэна на поданную Ч. Боленом идею - послать в Москву уважаемого там Гопкинса для расчистки создавшихся завалов.

Одновременно он при поддержке Грю затеял подготовку ревизии ялтинских соглашений по Дальнему Востоку. Окончание войны в Европе, крепнущая уверенность в том, что СССР так или иначе вступит в войну с Японией и что само это советское участие становится менее необходимым - все это создавало для Гарримана, как и некоторых других американских дипломатов и военных, соблазн снизить обещанную, но еще не уплаченную Советскому Союзу цену за это участие. Конкретно речь шла о сокращении согласованных советских прав в Порт-Артуре и Дальнем, получении дополнительных уступок по Маньчжурии и Корее, а также об использовании Курильских островов военной авиацией США. Соответствующий запрос на эту тему за


48 FRUS, 1945, V, р. 999-1000.

49 J. Hutchins to B. Larsen, May 12, 1945. - FDRL, President's Soviet Protocol Committee, Box 4.

50 Gen. York, Memorandum for members of the President's Soviet Protocol Committee, 15 May 1945. - Ibidem.

51 Phone Conversation between Gen. Hull and Gen. York, 12 May 1945, - Ibidem.

52 Советско-американские отношения..., т. 2, с. 389.

53 АП РФ, ф. 3, оп. 66, д. 296, л. 13.

стр. 129


подписью Грю был направлен военному министру 12 мая 54 . Однако Стимсон отнесся к нему без всякого энтузиазма. Он подчеркнул, что военное командование США придает большое значение вступлению СССР в войну, с Японией, а кроме того, считает невозможным воспрепятствовать занятию Красной Армией данных территорий (за исключением Курил, где вмешательство США привело бы к удлинению сроков войны с Японией и большим потерям) 55 . На сей раз "задний ход" по ялтинским соглашениям не удался, хотя дальнейшие попытки в том же духе будут продолжены.

В целом Гарриман покидал Вашингтон с чувством удовлетворения не только от ощущения собственного вклада в новую, казавшуюся ему более реалистической, линию по отношению к Москве, но и от сознания, что ему удалось утвердить свое особое положение близкого советника нового президента и его главного посредника в отношениях со Сталиным. Личные отношения с Трумэном тоже складывались неплохо, подкрепленные, как это водилось и с Рузвельтом, щедрыми подарками посла из Москвы 56 . Гарриман, как записал в своем отчете Керр, "вернулся (в Москву) из Сан- Франциско успокоенным, с чувством полного доверия со стороны госдепартамента и Белого дома" 57 .

В Москве его ждали срочные дела - переговоры по урегулированию проблемы ленд-лиза и кредита, польскому вопросу, подготовка к новой встрече "большой тройки". В Вашингтоне Гарриман старался убедить Трумэна провести эту встречу пораньше, до вывода основных военных сил США с континента, но у президента были свои резоны - он ждал исхода первого испытания атомного оружия, хотел освоиться в новом качестве, опасаясь проиграть на фоне "большой двойки" - Черчилля и Сталина. Что касается экономической помощи, то новый общий настрой администрации в этом деле был хорошо передан в ежедневной сводке госдепартамента для президента, в которой говорилось о возобновившихся в Москве контактах Гарримана с Микояном - "давать как можно меньше и использовать эти поставки прежде всего в наших собственных, а не просто в российских целях" 58 . Вашингтон требовал перевести дальнейшие расчеты по ленд- лизу на коммерческую основу (кроме поставок на Дальний Восток) и все больше затягивал решение вопроса о кредите. Гарриман тоже успел поостыть к этой своей идее, склоняясь под влиянием Дж. Кеннана к тому, что Кремль использует такой кредит во враждебных для США целях и вряд ли пойдет на большие политические уступки ради его получения. Теперь уже Микоян пенял Гарриману по поводу передачи планировавшихся для СССР поставок западноевропейским странам даже без предварительного уведомления об этом советской стороны 59 .

Вопрос с коммерциализацией ленд-лизовских поставок постепенно утрясался, чего нельзя было сказать о польской проблеме. Новые заседания "трехсторонней комиссии" не дали результата, и посол возлагал все надежды на переговоры Гопкинса со Сталиным, начавшиеся 26 мая при участии Молотова и самого Гарримана.

Гопкинс, недаром прозванный Черчиллем "мистер суть дела", сразу же расположил Сталина тем, что назвал, наконец, вещи своими именами - США в духе Ялты признают, что "члены нынешнего польского режима составят большинство нового польского правительства" 60 . Гопкинс также дал понять, что США могут согласиться на предложенные Москвой количественные квоты (три представителя из Лондона и пять из Польши) при советских уступках по персональному составу приглашаемых на


54 Memorandum for the Secretary of War, May 12, 1945. - NA, RG 165, ABC, Russia (22 Aug. 43), Sec. 3.

55 Secretary of War to the Acting Secretary of State, May 14, 1945.-WAHP.CF.Cont. 179.

56 См. благодарственные отзывы Трумэна о "прекрасной русской икре" и других подношениях посла (Н. Truman to A. Harriman, May 14, 1945. - Ibidem).

57 A. Ken- to E. Bevin, 29 August 1945. - British Documents on Foreign Affairs, Part III, Ser. A, vol. 6, p. 305.

58 Memorandum for the President: Current Foreign Developments, May 31, 1945. - Harry S. Truman Library (далее - HSTL), President's Secretary File, Subject File.

59 A. Harriman to the Secretary of State, May 30, 1945. - FRUS, 1945, V, p. 1008.

60 Memorandum of Hopkins - Stalin conversatiоп. May 30, 1945. - Ibid., p. 305.

стр. 130


консультации. После этого дальнейший торг свелся к определению персонального списка, который был согласован к концу переговоров. Сталину пришлось смириться с включением туда не только Миколайчика, но и В. Витоса с Я. Станчиком. Первого ввиду его "кулацкого происхождения" и "популярности среди зажиточного крестьянства" в Москве считали неприемлемой кандидатурой 61 . О втором (лидере Социалистической партии) Сталин в телеграмме Молотову высказывался как о "фигуре, которая не может вызвать у нас сочувствия" 62 . С учетом этих уступок Гопкинс и Гарриман рекомендовали Белому дому дать согласие на данный состав, каковое и было быстро получено как из Вашингтона, так из Лондона. Тем не менее общий баланс складывался в пользу просоветской группировки. Недаром посол Временного правительства Польши в Москве Модзелевский, узнав о достигнутом 6 июня соглашении, назвал его на встрече в НКИД "победой по всей линии", "большим и несомненным успехом советской дипломатии" 63 .

Состав нового правительства Польши был окончательно согласован на консультациях между приглашенными в Москву польскими представителями, проходивших под эгидой "трехсторонней комиссии". "Нелюблинские поляки" получили в нем всего 6 мест из 21, причем все ключевые силовые ведомства остались в руках сторонников Берута. Рекомендуя Белому дому признать новое правительство, Гарриман не скрывал контраста между "приподнятым настроением Молотова и варшавских


61 Краткие справки о поляках, вызываемых в качестве лиц для консультаций о будущем Временном Польском правительстве. 2 апреля 1945 г. - АВП РФ, ф. 06, оп. 7, п. 39, д. 588, л. 27-28.

62 АП РФ, ф. 45, оп. 1, д. 770, л. I.

63 Запись беседы с послом Польской Республики Модзелевским 7 июня 1945 (из дневника А.Н. Абрамова). - АВП РФ, ф. 7, оп. 10, п. 21. д. 304, л. 57.

стр. 131


поляков" и "серьезной озабоченностью остальных" 64 . За время переговоров он близко познакомился со всеми польскими деятелями и хорошо представлял себе реальные настроения обеих сторон. Единственную надежду на предотвращение полной советизации Польши он, как и сами прозападные поляки, связывал теперь с обещанным проведением "свободных выборов" и экономическим перетягиванием Польши на сторону США. Рекомендации посла об экономической помощи Варшаве легли в основу подхода США к отношениям с новым режимом 65 . Но к опасениям на будущее примешивалось и чувство облегчения - мучительный польский марафон остался позади, снискав послу "глубокую благодарность" госсекретаря за проделанную работу 66 . Много позднее, правда, некоторые американские историки в поисках виноватых упрекнут Гарримана в потворстве сталинской политике в Польше и чуть ли не в авторстве ялтинской концепции "реорганизации" люблинского правительства - обвинение, мягко говоря, не совсем заслуженное 67 .

Визит Гопкинса в Москву, снявший и некоторые другие спорные проблемы (прежде всего - по вопросу о процедуре голосования в Совете Безопасности), на время улучшил атмосферу в Москве. "Отношение советских должностных лиц после отъезда Гопкинса стало менее скованным, - сообщалось в телеграмме посла Трумэну. - Сталин подарил Гарриману обученных кавалерийских рысаков" 68 (Посол - страстный наездник, приметил их на военном параде, и Сталин тут же передал лошадей в личное пользование ему и его дочери Кэтлин.)

Едва был развязан польский узел, как Гарриману пришлось подключиться к еще одним серьезным переговорам. 30 июня в Москву прибыл глава китайского правительства Сун Цзывень с целью заключения советско-китайского договора на базе ялтинских соглашений. Госдепартамент и сам Гарриман внимательнейшим образом следили за ходом переговоров, стремясь руками китайцев подправить ялтинские договоренности в свою пользу, прежде всего - по сохранению политики "открытых дверей" в Маньчжурии. Посол ежедневно встречался с Сун Цзывенем, который не только держал его в курсе всех переговорных нюансов, но и координировал с ним свои действия 69 . К началу второй декады июля нерешенными оставались лишь вопросы о статусе портов и железных дорог. Сталин, ссылаясь на ялтинские решения и правомочность восстановления российских позиций в Маньчжурии, требовал преимущественных прав в управлении КВЖД и ЮМЖД, а также включения Дальнего в зону советского военного контроля. Сун Цзывень, поддерживаемый американцами, стоял за интернационализацию Дальнего и равную долю в управлении железными дорогами 70 . На этом переговоры были приостановлены в связи с отъездом Сталина в Берлин, а Сун Цзывеня - в Пекин для консультаций с Чан Кайши. Сообщая президенту и госсекретарю о возникшем тупике, Гарриман писал о надежде Сун Цзывеня на то, что на предстоящей конференции "Вам удастся уговорить Сталина принять китайскую позицию или достичь приемлемого компромисса" 71 . Одновременно он просил госдепартамент подготовить к Потсдаму детальную интерпретацию ялтинских


64 A. Harriman to the Secretary of State, June 21, 1945. - FRUS, 1945, V, p. 354.

65 Suggested US Policy Regarding Poland. June 29, 1945. - FRUS, The Conference of Berlin 1945, vol. 1, p.714-716.

66 Secretary of State to A. Harriman, June 22, 1945. - WAHP, H. Feis File, Cont. 88.

67 Larsh W. Averell Harriman and the Polish Questiоп. - East European Politics and Society, Fall 1993. В защиту Гарримана выступили тогда историки А. Шлезингер- мл. и Ч. Майер (Washington Post, 17.12.1993, East European Politics and Society, Fall 1994).

68 From Ambassador Harriman to the President, June 9, 1945. - HSTL, Map Room Messages of President Truman (Correspondence with Ambassador Harriman).

69 См., например. Conversation between A. Harriman and T. V. Soong, July 12, 1945. - WAHP, CF, Cont. 179.

70 Об этой стадии переговоров Сталина и Молотова с Сун Цзывенем см.: Русско-китайские отношения в XX веке. Документы и материалы. Т. IV. Кн. 2. Отв. ред. С.Л. Тихвинский. М., 2000, док. N 655, 657, 660, 669,671,674,678.

71 A. Harriman to the President and Secretary of State, July 13, 1945. - FRUS, The Conference of Berlin, 1, p.864.

стр. 132


соглашений по Дальнему Востоку с тем, чтобы во всеоружии "дожать" Сталина по этим вопросам на конференции 72 .

В госдепартаменте не нашлось ни одного экземпляра секретного Ялтинского протокола, обнаруженного потом в сейфе Ф. Рузвельта, но это не помешало его экспертам составить "на основе наших воспоминаний" обстоятельный доклад, главный вывод которого сводился к следующему: предусмотренное протоколом "восстановление" российских прав в Маньчжурии в полном объеме приведет к "возрождению ситуации крайне пагубного империализма" в этом важном для США районе. Поэтому в пунктах о Дальнем и железных дорогах предлагалось добиваться от СССР "модификации в пользу Китая (и других стран)", трактуя "интернационализацию" Дальнего в духе "открытых дверей", а "совместное управление" железными дорогами как управление на равных долях 73 .

В этом же духе были выдержаны и рекомендации самого Гарримана, сделанные им для Трумэна и нового госсекретаря Дж. Бирнса уже в ходе самой конференции. Более того, со всей сноровкой бизнесмена и юриста он предложил свести "преимущественные интересы" СССР в Маньчжурии к праву свободного транзита через ее территорию 74 . Американцы готовились к упорному торгу.

Однако к их удивлению и удовольствию Сталин на первой же встрече с Трумэном 17 июля выразил готовность либерализовать ялтинские условия - отказаться от военного контроля над Дальним, объявив его "свободным портом", а также ускорить последующую передачу КВЖД и ЮМЖД Китаю 75 . "Я только что пробил "открытые двери" в Маньчжурии", - радостно поделился Трумэн со Стимсоном в тот же день 76 . Теперь оставалось только развить и закрепить успех на следующей стадии советско-китайских переговоров.

В остальном участие Гарримана в работе конференции было весьма скромным. Бирнс ревниво относился к маститым дипломатам, оттесняя их от важных переговоров. Гарриман лишь присутствовал на совещаниях трех министров иностранных дел, да регулярно встречался с членами прибывшей в Потсдам польской делегации. Зрелище разоряемой советской зоны Германии произвело на него гнетущее впечатление, усилив настрой в пользу блокирования "советской экспансии". Об этом его настроении сохранилось очень выразительное свидетельство из дневника Дж. Дэвиса, приехавшего в Потсдам в качестве личного советника Трумэна. Вдвойне раздраженный его появлением (конкуренция, да еще со стороны ярого "просоветчика"), Гарриман резко высказался по поводу необходимости "защиты позиций" президента от "этих варваров". В свою очередь Дэвис, не знавший об эволюции подхода Гарримана за последние полгода, был шокирован "антисоветскими взглядами" посла и прямо предупредил его о том, что они "угрожают разрушить доверие к нему с советской стороны, уже хотя бы потому, что об этом наверняка известно русской разведке". Посол попытался разуверить Дэвиса на свой счет, но потом опять перешел на разговор об "улице с односторонним движением". "Я ответил ему, - записал Дэвис в дневнике, - что нравится нам это или нет, но обе наши страны на одной и той же улице, и если мы не сумеем поладить, то вместо закона и порядка на этой улице будет бунт и кровопролитие, которые разрушат не только улицу, но и всю округу. Я старался внушить ему, что он - одна из крупных фигур, ответственных перед историей за сохранение или разрушение этого союза и доверия, от которых зависит судьба мира" 77 . Разговор закончился на примирительной ноте, но каждый остался при своем.


72 A. Harriman to the President and Secretary of State, July 9, 1945. - Ibid., p. 234.

73 J. Grew. Memorandum for the Secretary of State, July 13, 1945. - Ibid., p. 870.

74 Yalta Agreements affecting China. July 18, 1945. - FRUS, The Conference of Berlin, II, p. 1239-1240.

75 Memorandum of the Meeting of President Truman with Generalissimus Stalin, July 17. 1945. - Ibid., p. 1586-1587.

76 Messer R. The End of an Alliance: James F. Byrnes, Roosevelt, Truman and the Origins of the Cold War. Chapel Hill, 1982, p. 101-102.

77 Diary, July 17, 1945. - LC, J. Davies Papers.

стр. 133


ДАЛЬНЕВОСТОЧНЫЙ ГАМБИТ

Вернувшись из Потсдама в Москву, Гарриман с головой погрузился в дипломатическую борьбу по Дальнему Востоку. 7 августа возобновились советско-китайские переговоры, в которых Гарриман продолжал играть роль наблюдателя и негласного участника. Еще до первой встречи со Сталиным Сун Цзывень согласовал с Гарриманом исходную китайскую позицию и пределы возможных уступок советской стороне. Первый день переговоров не дал результатов по наиболее спорным вопросам -Дальнему и железным дорогам. Вооружившись инструкциями из Вашингтона, составленными на основе его же потсдамских рекомендаций, Гарриман 8 августа вышел на прямой разговор со Сталиным. Посол изложил позицию США по этой проблеме и без обиняков предложил Сталину в качестве совместного советско- китайского обращения к правительству США по итогам переговоров... свой собственный проект, составленный еще в Потсдаме 78 . Генералиссимус проигнорировал бесцеремонную форму гарримановского вмешательства, но не согласился с ключевым пунктом предложенного документа, сводившим "преимущественные права" СССР в Маньчжурии к праву свободного транзита при недопустимости "дискриминации и преференций" в отношении любых стран.

Мы тоже против дискриминации, твердо сказал Сталин, но в отношении преференций "Советское правительство считает, что они заключаются в обеспечении преимущественных интересов Советского Союза и что они должны быть предоставлены Советскому Союзу. Без этого ничего не выйдет" 79 . Последовал жесткий детальный спор, в котором Сталин с картой в руках доказывал умеренность советских требований по сравнению с правами царской России и необходимость советского управления портом Дальнего ввиду сохранения опасности японских провокаций - "в порту должен быть один хозяин". Гарриман прямо заявил о поддержке Белым домом позиции Китая. Сталин, со своей стороны, "просил передать Трумэну его просьбу о том, чтобы Трумэн не принимал решений, выслушав только одну из сторон - китайцев - и не выслушав Советского правительства" 80 . Сталин заверил посла в том, что Дальний будет открыт для международной торговли. Но Гарриман уже не полагался на слово вождя. "Несмотря на заверения Сталина, мне трудно представить действительно свободный порт, находящийся под советским управлением...",- доносил он в Вашингтон 81 .

Неуступчивость Сталина навела его и на другую рискованную мысль. Еще в Потсдаме он узнал о предложении военного командования США оккупировать Корею и Дальний в случае, если Япония капитулирует раньше, чем туда войдут советские войска. Теперь "с учетом поведения Сталина, увеличивающего требования к Сун Цзывеню", он посоветовал Трумэну незамедлительно последовать этой рекомендации 82 , видимо, рассчитывая исключить или хотя бы затруднить вероятную передачу порта в советское управление. Неизвестно, какую именно роль сыграла эта депеша в принятии решений Белым домом, но уже на следующий день, 11 августа, Трумэн приказал оккупировать порт Дальний после капитуляции Японии, "если к тому времени он еще не будет захвачен силами советского правительства" 83 .

Эта директива Трумэна, изданная еще до решения судьбы Дальнего в ходе советско-китайских переговоров и предусматривавшая, по сути, его захват независимо от их исхода, могла иметь крайне тяжелые последствия. Но американский десант замешкался, и в необъявленной "гонке за Дальний" его опередили советские войска 84 .


78 Memorandum of Conversation with Generalissimus Stalin, August 8, 1945. - FRUS, 1945, VII, p. 960-965.

79 АП РФ, ф. 45, оп. 1, д. 378, л. 7.

80 Там же. л. 8.

81 From Harriman for the President and Secretary of State, August 8, 1945. - WAHP, CF, Cont. 179.

82 Harriman to the President and the Secretary of State, August 10, 1945. - FRUS. 1945, VII, p. 967.

83 Memorandum for Admiral King and General Marshall, August 11, 1945. - NA, RG 218. W. Leahy Records, Box 9.

84 Morrison S. Victory in the Pacific, 1945. Boston, 1961, p. 354-355; Soviet Occupation of Dairen, August 1945 - October 1947. Office of Intelligence and Research, April 11, 1947. -OSS/State Department. Intelligence and Research Reports. The Soviet Union, Reel 7.

стр. 134


Гарриман не только координировал совместное американо- китайское сопротивление Кремлю, но и оказывал давление на Сун Цзывеня, дабы тот не спасовал перед знаменитым сталинским нажимом. Посол даже потребовал занести в протокол его беседы с китайским министром свое предупреждение о том, что "дальнейшие уступки" будут лежать на совести китайского правительства 85 .

На "дальнейшие уступки" пришлось пойти обеим сторонам: по Договору о дружбе и союзе, подписанному 14 августа 1945 г., СССР получал лишь незначительное преимущество в управлении КВЖД и ЮМЖД, советский начальник порта Дальнего подлежал утверждению обеими сторонами, а вместо совместного владения портом СССР получал лишь право аренды на половину его сооружений и оборудования 86 . Сталин также дал устное заверение в соблюдении принципа "открытых дверей" в Маньчжурии, но уклонился от письменных обязательств на сей счет. Компромисс был достигнут во многом из-за вмешательства США и личной настырности Гарримана. Своеобразным признанием этой его роли "третьего лишнего" могут служить раздраженные пометки Молотова на его набросках по итогам советско-китайских переговоров: напротив пункта о Дальнем в скобках стоит "вмешательство США", а в конце отмечены "постоянный контакт Сун Цзывеня с Гарриманом" и "попытки американского правительства вмешаться через Гарримана в ход переговоров" 87 .

Финал советско-китайских переговоров сопровождался бурным развитием военно-дипломатических событий на японском направлении. После атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки зависимость США от советской помощи еще более сократилась, и главной задачей американской дипломатии стало ограничение нежелательных последствий участия СССР в войне с Японией, прежде всего - минимизация роли СССР в оккупации и послевоенном развитии этой страны.

Первая советская заявка на эту роль последовала в ночь с 10 на 11 августа, когда Гарриман вручил Молотову американский проект ответа на заявление японского правительства о его намерении капитулировать. Консультация с Москвой - как, впрочем, и другими союзниками - по этому вопросу была скорее проформой, поскольку в Белом доме уже твердо решили действовать самостоятельно, и Трумэн на заседании кабинета 10 августа прямо заявил о готовности "обойтись без русских" 88 . Хотя было уже за полночь, посол попросил срочной аудиенции и через два часа был вновь приглашен в Кремль вместе с Керром. Советское правительство, заявил Молотов, готово присоединиться к американскому заявлению при условии, что в нем будет сказано о готовности союзных держав "достичь соглашения о кандидатуре или кандидатурах представителей Союзного Верховного Главнокомандования, которому будут подчинены японский император и японское правительство".

Речь шла о Верховном главнокомандующем союзников на Дальнем Востоке и, хотя Гарриман не имел никаких инструкций на случай подобного советского демарша, он прекрасно знал и полностью разделял твердый настрой Белого дома и военных на сохранение американского единоначалия в Японии. Поэтому его реакция была демонстративно непреклонной. Советское правительство, отчеканил посол, не может претендовать на право вето в этом вопросе, что же касается главнокомандующего союзников, то им, несомненно, будет генерал Д. Макартур. Молотов возразил, что речь идет не о вето, а о договоренности, и что наряду с Макартуром эти функции мог бы исполнять маршал A.M. Василевский. Керр попытался смягчить конфликт, подчеркнув, что, хотя основная роль на Дальнем Востоке по праву принадлежит США, союзники должны консультироваться друг с другом. Гарриман тут же предло-


85 A. Harriman to the President and Secretary of State, August 10, 1945. - FRUS, 1945, vol. 7, p. 967.

86 Подробнее о завершающей стадии этих переговоров см.: Мировицкая Р.А. Китайская государственность и советская политика в Китае в годы тихоокеанской войны 1941-1945 гг. М" 1999, с. 227-234.

87 План сообщения о советско-китайских переговорах. - АВП РФ, ф. 06, оп. 7, п. 7, д. 79, л. 1 1-12.

88 The Price of Vision: The Diary of Henry A. Wallace, 1942-1946. Ed. J. Blum. Boston, 1973, p. 474.

стр. 135


жил заменить в советском ответе слово "договориться" на "консультироваться" и убрать упоминание о "нескольких кандидатурах", "иначе в Вашингтоне будут считать этот ответ неприемлемым. - Раздраженным тоном Гарриман добавляет, - продолжается в советской записи беседы. - что Советский Союз не может предъявлять таких претензий после всего лишь двух дней войны с Японией. Соединенные Штаты, сковывая японские силы, не давали японцам возможности напасть на Советский Союз в самое тяжелое для Советского Союза время". Нарком, естественно, не остался в долгу: "Молотов заявляет, что он считает совершенно неуместным (так в тексте - В.П.) такие речи Гарримана. Он, Молотов, мог бы в таком случае привести Гарриману пример европейской войны, в которой Советский Союз вел борьбу один на один в течение трех лет" 89 . "После очень жаркой перепалки", как сообщал о беседе сам Гарриман, Молотов все же настоял на передаче советского ответа американскому правительству, хотя посол продолжал твердить о его неприемлемости 90 .

Твердость Гарримана возымела действие: едва он успел вернуться в посольство, как позвонил переводчик Сталина В.Н. Павлов с сообщением о том, что после разговора со Сталиным Молотов готов устранить возникшее "недоразумение", поскольку-де с самого начала имелись в виду именно консультации по поводу назначения главнокомандующего. А где же упоминание об одной кандидатуре вместо нескольких? - не унимался посол. Пришлось Молотову еще раз связываться со Сталиным. В итоге по телефону была сдана и эта позиция. Гарриман тем не менее настоял на письменном подтверждении достигнутой договоренности, которое получил наутро после той бурной ночи 91 . Окончательный вариант "совместного" ответа японцам был направлен из Вашингтона в тот же день без дальнейших согласований с Москвой - "чтобы не терять времени", - как писал Молотову Гарриман 92 , а также, добавим, дабы исключить дальнейшее вмешательство Кремля. Советское правительство смирилось и с этим фактом и с последовавшим 12 августа назначением Макартура Верховным Главнокомандующим в Японии.

Иными словами, серьезное изменение советской позиции было достигнуто без получения одобрения Вашингтона - на это просто не было времени, да Гарриман и не запрашивал инструкций, ограничившись простой информацией госдепартамента о происшедшем. В Кремле же, видимо, были убеждены, что Гарриман действует по команде из Вашингтона. "Я опасался, - объяснял он свои мотивы годы спустя, - что если бы мы приняли формулировку Молотова, то встряли бы в долгие переговоры, в которых советская сторона попыталась бы разменять Макартура на свою оккупацию Хоккайдо". Кроме того, Гарриман не исключал, что Вашингтон, как потом говорил ему об этом заместитель Стимсона Р. Ловетт, "был настолько одержим прекращением военных действий, что согласился бы почти со всеми запросами русских" 93 .

Генерал Дин считал эту схватку "самой важной победой Гарримана в Москве" 94 . Вскоре о ней стало известно и более широкой публике. 15 августа - уже после капитуляции Японии - респектабельная "Нью-Йорк геральд трибюн" со ссылкой на лондонского корреспондента радиокомпании "Си- Би-Эс" Э. Мэрроу дала описание той памятной ночной перепалки в деталях и выражениях, которые кроме Молотова могли знать только его собеседники - Гарриман и Керр. Основной сюжет сообщения


89 Прием посла Великобритании Керра и посла США Гарримана 11 августа 1945 г. - АВП РФ, ф. 06, оп. 43, д. 678, л. 41^2. Советский отчет об этой беседе полностью подтверждает версию, выдвинутую ранее В.П. Сафроновым на основе ее записи Гарриманом (см. Сафронов В.П. СССР - США - Япония в контексте "холодной войны" (1945- 1980). -Советская внешняя политика в годы "холодной войны": новое прочтение. М., 1995, с. 157).

90 A. Harriman to Secretary of State, August 11, 1945. - FRUS, 1945, VI, p. 630.

91 Подцероб - Кеннану, 11 августа 1945. - АВП РФ, ф. 06. оп. 7, п. 47, д. 743, л. 17-18.

92 Советско-американские отношения..., т. 2, с. 482- 483.

93 Special Envoy, p. 499.

94 Deane J. The Strange Alliance. New York. 1947, p. 277.

стр. 136


газеты был прост и сенсационен: "Советские официальные круги считали, что главнокомандующим должен быть представитель Красной Армии... Через два часа после окончания длительных и горячих дебатов Советский Союз взял обратно свое требование и согласился принять американского верховного главнокомандующего в Японии".

Молотов не мог оставить эту версию без ответа, поскольку речь шла не только о декоруме союзнических отношений, но и престиже великой державы, якобы поставленной на место американцами. Он самолично составил текст опровержения ТАСС, в котором аккуратно изложил суть состоявшегося "обмена мнениями", опустив лишь одну деталь - свое собственное предложение кандидатуры Василевского. В опровержении также отмечалось, что "назначение генерала Макартура состоялось после консультаций с Советским правительством", которое с самого начала не возражало против этой кандидатуры. Все это позволило автору заключить, что "сообщение газеты "Нью-Йорк геральд трибюн" о том, что советские официальные круги считали, что Верховным главнокомандующим должен быть представитель Красной Армии и что якобы такое требование было предъявлено Советским правительством Американскому правительству, является вымышленным" 95 .

Весь этот "обмен любезностями" проходил на фоне демонстрации советско-американской дружбы в связи с визитом в Москву Главнокомандующего войсками союзников в Европе генерала Эйзенхауэра. Прославленного полководца встречали не только со всеми официальными почестями, но и неподдельным массовым энтузиазмом. Когда он появился вместе с Г.К. Жуковым на футбольном матче на стадионе "Динамо", вспоминал Гарриман, "раздался такой гул приветствий, какого я никогда еще не слышал в жизни" 96 . 12 августа во время первого послевоенного парада физкультурников на Красной площади Сталин оказал Эйзенхауэру и Гарриману неслыханную для "буржуазных гостей" честь - пригласил их на трибуну Мавзолея. Так они


95 Правда, 18 августа 1945. Черновик Молотова см. в: АВП РФ, ф. 06, оп. 7, п. 47, д. 743, л. 53-55.

96 Special Envoy, p. 502.

стр. 137


и остались стоять на фотографиях советских газет - Гарриман по левую руку от Сталина, а Эйзенхауэр - по правую, рядом с Жуковым.

Тем временем дипломатическая борьба вокруг Японии и Дальнего Востока продолжалась. 16 августа последовала вторая попытка Кремля поглубже внедриться в японские дела - запрос Сталина о принятии капитуляции японских войск не только на Курилах (о которых Трумэн пытался "забыть" в приказе Макартуру), но и на северном Хоккайдо, о чем в Ялте не было разговора. Согласившись по Курилам, Трумэн жестко отверг хоккайдский вариант, а вдобавок в весьма бесцеремонной форме запросил право базирования авиации США на одном из Курильских островов, что было давним планом американских ВВС, зарившихся на эти острова как перевалочный пункт между Алеутскими островами и Японией. Проглотив горькую пилюлю по Хоккайдо, Сталин отплатил Трумэну той же монетой по Курилам: подобные требования, ответил он, предъявляют либо побежденной стране, либо слабому союзнику, а СССР не относится ни к тем, ни другим 97 . Трумэн был вынужден послать извиняющийся ответ, в котором пояснял, что имел в виду лишь временное право посадки на период оккупации Японии. Прочтя это послание Трумэна, Гарриман вздохнул с облегчением, поскольку он с самого начала считал план в отношении Курил безнадежным делом. Вручая послание Сталину, посол заявил, согласно советской записи беседы, что "получив первое послание от Трумэна по этому вопросу, он, Гарриман, опасался, что оно будет неправильно понято тов. Сталиным. Последнее послание Трумэна вносит ясность в это дело" 98 . На сей раз инцидент был исчерпан, но Гарриман знал, что этим дело не кончится. Он даже решил отложить свою просьбу об отставке до тех пор, пока не будет решен вопрос о контрольном механизме для Японии. Сообщая Бирнсу, что он предчувствует "неприятности с Советами" по этому вопросу, Гарриман, однако, считал вполне возможным отстоять для США в Японии ту же преобладающую роль, какую имел СССР в Союзной контрольной комиссии в Венгрии, Болгарии и Румынии 99 .

Гарриман не ошибся. Вопросы консолидации "сфер влияния" великих держав оказались в центре внимания уже в сентябре на Лондонской сессии Совета министров иностранных дел. Посол не принимал прямого участия в дебатах, сохраняя за собой привычную роль закулисного советника. Хотя он в целом разделял жесткий подход Бирнса к переговорам с Москвой, но сразу же отметил тактическую ошибку неискушенного госсекретаря - безапелляционный менторский тон, противопоказанный в диалоге с Москвой. "Надо всегда сохранять твердость, - советовал он Бирнсу, - но не бояться быть вежливым и дружественным" 100 . Другой ошибкой Бирнса он считал его демонстративное нежелание даже обсуждать вопросы организации контрольного механизма для Японии, что лишь усиливало подозрения и раздражение советской стороны, тем более, что одновременно Бирнс с британским министром иностранных дел Э. Бевином упорно оспаривали легитимность просоветских режимов в Румынии и Болгарии. "Мы здесь отчасти сами виноваты, - признавал Гарриман на совещании в посольстве по итогам Лондонской сессии. - Мы не держали Советы в курсе наших соображений, и их тревожит то, что мы действуем в одностороннем порядке" 101 .

Лондонская сессия, вылившаяся в обоюдную демонстрацию жесткости, закончилась ничем, и теперь Гарриману, как наказывал ему Бирнс, предстояло "поправлять дело в Москве" 102 . В ответ посол предложил направить Сталину телеграмму от Трумэна с тем, чтобы "я вручил ее лично". "Думаю, - заверил Гарриман, - мне удастся добиться от него, что же больше всего беспокоит русских". И Бирнс, и Гарриман (как, впрочем, и сам Трумэн) надеялись, что прямой разговор со Сталиным прояснит суть


97 Переписка..., т. 1, с. 265.

98 АПРФ, ф. 45, оп. 1, д. 378, л. 17.

99 A. Harriman to Secretary of State, August 23, 1945. - FRUS, 1945, VI, p. 689.

100 Memorandum Handed to Jimmy Dunn. - WAHP. CF, Cont. 182.

101 Ambassador's Staff Conference, October 10, 1945. - Ibid., Cont. 183.

102 Special Envoy, p. 510.

стр. 138


советской позиции и поможет выбраться из послелондонского тупика. Тут же в Лондоне Гарриман и Дж. Данн набросали проект этого послания Трумэна, который был принят в Белом доме за основу 103 .

Однако вручить послание оказалось не так просто. В начале октября генералиссимус отбыл на юг в первый за девять лет отпуск, чем поверг в недоверчивое замешательство иностранных дипломатов и журналистов в Москве, ставших доискиваться "подлинных причин" исчезновения из Кремля его главного обитателя. Поползли слухи о болезни, отставке и даже смерти Сталина. Этот ажиотаж коснулся и Гарримана, доносившего в Вашингтон о таинственном и "беспрецедентном" отсутствии Сталина в столице. С тем большей настойчивостью он запрашивал встречу с ним для вручения "важного послания президента Трумэна". Для пущей теплоты Гарриман заверил, что "как всегда приедет к Генералиссимусу Сталину как друг" 104 . После долгих препирательств Молотов, не раскрывая местонахождения Сталина, согласился, наконец, уведомить вождя о просьбе союзного посла. Тот был немало удивлен, когда уже через три дня получил на нее положительный ответ. Недавно обнаруженные архивные документы проясняют мотивы и обстоятельства этого необычного приглашения.

Запрос Гарримана был рассмотрен внешнеполитической "четверкой" Политбюро (Молотов, Берия, Маленков, Микоян) 16 октября. В тот же день они информировали Сталина о своем мнении: "Мы считаем, что Гарримана с посланием Трумэна следует принять ввиду просьбы президента, а также ввиду того, что американцы взяли на себя инициативу в вопросе о дальнейшем обсуждении происшедшего на Лондонской сессии Совета министров. В этом деле, однако, нежелательным является то, что Гарриман будет знать место Вашего пребывания на отдыхе" 105 .

Забота соратников не сводилась к безопасности вождя - они приложили к депеше и проект ответа Сталина Гарриману, в котором сквозило их желание подчеркнуть и собственную значимость: "Я, конечно, с удовольствием приму Вас как гостя и друга, там, где провожу сейчас свой отпуск. Вместе с тем должен сказать, что у нас не принято, чтобы Глава Правительства, находящийся в отпуску (так в тексте. - В.П.), принимал какие-либо решения без участия своих коллег по правительству" 106 .

Сталин, как и его коллеги по правительству, был заинтригован поручением Гарримана. После срыва лондонского совещания он вел игру на выжидание, рассчитывая, что союзники дрогнут и пойдут навстречу советским требованиям по Балканам и Японии, вернутся к ялтинской формуле решения вопросов мирных договоров. "Важное послание" Трумэна вполне могло быть таким встречным шагом, ради которого можно было нарушить уединение советского лидера. Поэтому Сталин, поразмыслив день-другой, ответил "четверке" в ночь с 17 на 18 октября следующим образом: "Ввиду выраженного Вами желания я не возражаю против приема Гарримана в Сочи с целью выслушать его комментарии к посланию Трумэна. Если во время беседы с Гарриманом выяснится, что он не ограничивается своими комментариями и добивается решения вопроса, я отвечу, что находясь в отпуску (так в тексте. - В.П. ), не могу принять какого-либо решения без участия представителя правительства. В этом случае я вызову Молотова, и вместе с ним примем решение, которое будет либо положительным, если решение будет благоприятным для нас, либо отрицательным, если оно не будет благоприятным" 107 .

Сделав уступку коллегиальности, Сталин, однако, убрал ссылку на нее в проекте ответа "четверки" Гарриману, равно как и кавказские реверансы насчет "гостя и друга". Его собственный, набросанный от руки вариант ответа (с припиской "передайте Гарриману от меня") гласил: "Я с удовольствием приму Вас в г. Сочи, где провожу


103 For the Secretary from Dunn and Harriman, October 4, 1945. - WAHP, CF, Cont. 183.

104 Прием посла США Гарримана 15 октября 1945 г. - АВП РФ, ф. 06, оп. 7, п. 44, д. 681, л. 2.

105 АП РФ, ф. 45, оп. 1, д. 97, л. 66.

106 Молотов - Сталину, 16 октября 1945 г. - АВП РФ, ф. 06, оп. 7, п. 44, д. 681, л. 5.

107 АП РФ, ф. 45, оп. 1, д. 97, л. 71.

стр. 139


свой отпуск и готов выслушать его (так в тексте. - В.П.) комментарии к посланию президента Трумэна" 108 .

Трумэновское послание было в основном посвящено Балканам и созыву мирной конференции, но Гарриман был убежден, что Сталина прежде всего будет интересовать Япония. "Зная его прямоту и откровенность во всех разговорах со мной, - писал посол Бирнсу, - я считаю, он заявит о том, что после всех приглашений Советского Союза к войне с Японией мы сейчас исключаем его из рассмотрения того, как быть с побежденной Японией". Гарриман срочно запросил последние инструкции по Японии с тем, чтобы "откровенно информировать Сталина о наших намерениях и планах, сняв тем самым накопившиеся у него ненужные подозрения" 109 .

Но откровенно говорить со Сталиным по Японии в Вашингтоне не хотели. Там действительно нацелились на монополию США в японских делах, но хотели закамуфлировать ее видимостью союзного участия. Задача заключалась в том, как говорил на диспетчерском совещании по этому вопросу 22 октября заместитель госсекретаря Ачесон, чтобы "урегулировать конфликт с Советским Союзом, дав его правительству возможность сохранить лицо" 110 . Конкретная форма этого символического участия оставалась еще неясной, поскольку Макартур возражал даже против создания совещательного Военного Совета под своим председательством, предложенного госдепартаментом. Поэтому Гарриман получил весьма расплывчатые инструкции на сей счет, в которых подчеркивалось, что все эти идеи, включая и участие советских войск в оккупации Японии под командованием Макартура, носят предварительный характер и рассчитаны на выяснение советской реакции 111 .

24 октября Гарриман в сопровождении сотрудников НКИД и НКВД прилетел в Адлер, где его ждали Павлов и начальник охраны Сталина генерал Власик, чтобы отвезти в Гагру 112 . Там посла с комфортом разместили в бывшей резиденции Берии, но Гарриман все же успел заметить контраст между роскошной природой и убожеством жизни простых людей 113 . Сталин приветливо встретил его на пороге своей дачи и сразу же перешел к делу. "В послании не ставится вопроса о Японии", - сказал он, ознакомившись с текстом и, видимо, разочарованный отсутствием в нем ожидавшихся уступок. Гарриман с готовностью в "неофициальном порядке" проинформировал Сталина о том, "в каком направлении работает мысль советников президента по японскому вопросу". Однако через все рассуждения об учете интересов СССР рефреном звучало, что "окончательное слово должно оставаться за генералом Макартуром". Сталин внимательно выслушал посла, но не стал сходу вступать в подробное обсуждение японской проблемы, ограничившись соображением о том, что в Японии следовало бы создать Контрольную комиссию по аналогии с Венгрией или Румынией, в которой председателем с решающим словом будет Макартур. Он также высказал сомнение в целесообразности участия советских войск в оккупации Японии под началом Макартура, мотивируя это тем, что такое участие может поднять вопрос об ограничении прав Макартура, "чего не хотят США" (на деле Сталин просто не хотел символического участия в оккупации в подчиненном положении).

Далее разговор перешел на тему трумэновского послания о порядке созыва мирной конференции. США, как и Англия, выступали за максимальное расширение ее состава за счет лояльных им стран, рассчитывая оставить СССР и его союзников в явном меньшинстве; советская позиция по тем же причинам была прямо противоположной. Но открыто сказать об этом, естественно, было нельзя. Поэтому Гарриман говорил


108 Там же, л. 72-74.

109 FRUS, 1945, VI, p. 755-756.

110 Ibid., p. 769.

111 Ibid., p. 773.

112 Вопреки общеизвестным фактам в мемуарах П.А. Судоплатова утверждается, будто Сталин отказал Гарриману в этой встрече, что якобы означало "конец его доступа на самый верх и тем самым - его дееспособности в качестве посла" ( Sudoplatov P. and A. Special Tasks. Boston, 1995, p. 226).

113 Visit to Generalissimus Stalin at Gagra, October 24-25, 1945. - WAHP, CF, Cont. 183.

стр. 140


о "неделимости войны", о трудности подсчета вклада в нее разных стран, о необходимости дать всем странам, так или иначе поддержавшим союзников, "высказать свои взгляды" на проекты мирных договоров. Сталин оперировал другими, более осязаемыми категориями - количество солдат, "израсходованных" той или иной страной (в отличие от "платонического", по его выражению, ведения войны), степень причастности той или иной страны ("какое дело Коста-Рике до мирного договора с Румынией?"), преференции странам, наиболее пострадавшим или реальном воевавшим против той или иной страны "оси". "Нельзя ставить на одну доску государство, которое действительно воевало, принесло жертвы и испытало оккупацию, с другим государством, которое никаких жертв не принесло. Это было бы несправедливо. Разница в поведении отдельных государств выдумана не им, тов. Сталиным. Случилось так, что одни государства воевали, другие только объявили, что они находятся в состоянии войны, а третьи, из числа Объединенных Наций, помогали немцам" 114 . Поэтому Сталин сначала предложил созвать несколько конференций "узкого круга" с привлечением только реально вовлеченных стран, а затем в порядке компромисса согласился на общую мирную конференцию с поочередным приглашением вовлеченных стран для обсуждения мирных договоров одного за другим. В архиве Сталина сохранился экземпляр списка предложенных американцами стран со сталинскими пометками (плюс или минус напротив каждой страны). Здесь будущий компромисс уже просматривался - в отличие от японского вопроса, к которому собеседники вернулись на второй день в еще одной почти трехчасовой беседе.

Чуждый импульсивным решениям, Сталин, видимо, все тщательно продумал, прежде чем полностью высказаться по Японии. Он хорошо понимал игру американцев по созданию видимости советского участия в японских делах и не собирался им подыгрывать. На следующий вечер он назвал вещи своими именами, и теперь уже Гарриману пришлось выслушивать и оправдываться. Советское правительство, начал Сталин, "не получило никакой ответственной роли в Японии" и не собирается быть "приложением", не неся совместной ответственности за политику в отношении Японии и не имея никакого влияния на эту политику". Может быть. Соединенным Штатам, саркастически осведомился Сталин, "нужен не союзник, а сателлит в Японии? Должен сказать, что Советский Союз не подходит для этой роли... Будет честнее, если СССР вообще уйдет из Японии, чем оставаться там в роли мебели" 115 .

Возмущение вождя вряд ли было наигранным. По сути он воспроизводил для американцев то, что месяц назад передавал Молотову в Лондон, когда писал в связи с японскими делами о "наглости англичан и американцев", об отсутствии у них "элементарного чувства уважения к своему союзнику" 116 . Но самое серьезное предупреждение Сталин приберег под конец: "Тов. Сталин говорит, что никогда не был сторонником политики изоляционизма, но сейчас, может быть, Советскому Союзу следует принять такую политику. Возможно, в ней нет ничего плохого". Гарриман догадывался, что речь идет не столько об изоляционизме, сколько об отказе от взаимодействия с союзниками, переходе к политике односторонних действий и опоры на собственные силы 117 .

Сталин, должно быть, понимал, что в сложившейся обстановке ему вряд ли удастся вырвать у американцев весомую для СССР роль в Японии, но дело было слишком серьезным, чтобы не исчерпать все возможности к этому, прощупывая защиту американцев в поисках какой-нибудь лазейки. Терять же при этом было нечего, поскольку даже в случае неудачи с Японией нагнетание этого вопроса давало возможность подороже продать эту уступку, скажем, в обмен на согласие США де-факто с советской сферой влияния на Балканах. Не случайно Сталин в беседе с Гарриманом


114 Запись беседы И.В. Сталина с послом США Гарриманом 24 октября 1945 г. - АВП РФ, ф. 07, оп. 10-в, п. 46, д. 1, л. 14.

115 Там же, л. 23.

116 См. "Переписка Сталина с Молотовым...". - Источник, 1999, N 2, с. 76.

117 Special Envoy, p. 517.

стр. 141


недвусмысленно попросил "передать Президенту, что он, тов. Сталин, связывает вопрос о Японии с вопросами, возбужденными в послании Президента 118 . Сам генералиссимус, перечитывая запись беседы, жирно подчеркнул это место 119 .

Собеседники расстались по-доброму. Сталин, не без гордости докладывал начальству Гарриман, "был как нельзя более дружелюбен ко мне лично и на прощание сказал, что был рад принять меня не только как американского посла, но и как друга. У меня ощущение, что он хочет с нами поладить, но с непомерной подозрительностью относится к каждому нашему шагу" 120 .

Отчеты Гарримана о беседах со Сталиным писались с большим тщанием и давались ему нелегко как неважному стилисту. После каждой такой встречи, обычно проходившей на ночь глядя, вспоминал Дж. Кеннан, посол созывал главных помощников в свою резиденцию "Спасо-хаус" и "подолгу диктовал, сражаясь с грамматическими нюансами и прибегая к нашей помощи лишь в этих вопросах. Нередко эти бдения затягивались до раннего утра, после чего мне приходилось везти текст на Моховую (в здание посольства. - В.П. ), а в шесть утра опять звонил Гарриман, чтобы узнать, когда и как ушла шифровка" 121 . На Моховой Гарриман бывал редко, доверяя текущее управление посольством Кеннану.

Слухи о необычной встрече быстро разнеслись в завистливом московском дипкорпусе - тем более что по возвращении в Москву Гарриман публично опроверг спекуляции о болезни диктатора. Молотов с одобрения "Хозяина" опять был вынужден вмешаться: 27 октября ТАСС со ссылкой на "авторитетные источники" сообщил, что имевший специальное поручение Трумэна Гарриман "посетил И.В. Сталина в районе Сочи, где он проводит отпуск, и имел с ним две беседы" 122 . Подробная запись обеих бесед была тщательно отредактирована Сталиным и по его указанию разослана "четверке" Политбюро 123 .

На следующий день после возвращения в Москву Гарриман получил инструкции из Вашингтона с новыми предложениями по контрольному механизму для Японии, которые предусматривали создание наряду с Дальневосточной комиссией (ДВК) Союзного военного совета как чисто совещательного органа при Макартуре. Посол сразу отметил неприемлемый для Кремля пункт - предложенный порядок голосования в Дальневосточной комиссии, при котором решения принимаются большинством голосов, включая голоса трех из четырех главных союзников. "Сталин, - предсказывал Гарриман, - будет возражать против этого предложения, считая, что оно направлено против Советского Союза... и настаивать на единогласии четырех главных держав". Мотивы Кремля в этом вопросе, пояснял он в следующей шифровке, вполне понятны - опасение того, что "Япония, как и Германия, будут вновь использованы западными странами как плацдарм для нападения на СССР. Япония не менее, чем Восточная Европа, находится в советской зоне жизненно важных стратегических интересов" 124 .

Однако на встречах с Молотовым 1 и 3 ноября этот пункт не вызвал возражений наркома, который не только выразил предварительное личное согласие с мнением Гарримана, но даже в порядке обсуждения предложил ограничиться двумя совпадающими голосами ведущих стран вместо трех. Сомнения Молотова вызвало предоставление всех властных полномочий Макартуру даже в случае несогласия с ним членов Союзного военного совета. Гарриман отвечал, согласно советской записи беседы, что и в этих случаях "Главнокомандующий имеет окончательное решение, и что якобы


118 Запись беседы И.В. Сталина... - АВП РФ, ф. 07, оп. 10-в. п. 46, д. 1, л. 18.

119 АП РФ.Ф.45,оп. 1. д. 378, л. 48.

120 FRUS, 1945. VI, р. 796.

121 Запись беседы автора с Дж. Кеннаном от 8 марта 1995 г.

122 Правда, 27 октября 1945 (правку этого заявления Молотовым см. в АВП РФ, ф. 07, оп. 7, п. 44, д. 681.л.49).

123 АП РФ, ф.45, оп. 1, д. 378, л. л.30,62.

124 FRUS, 1945, VI, р. 805, 809.

стр. 142


Генералиссимус Сталин при беседе в Сочи дал свое определенное согласие по этому вопросу".

Сталин в беседе с Гарриманом действительно признавал "решающее слово" и преобладающую роль Макартура, и Молотов, изучая запись той беседы, жирно подчеркнул в ней соответствующие места 125 . Видимо, поэтому он не стал оспаривать эту позицию. Но в данном случае следование букве указаний вождя сослужило ему плохую службу. Теперь уже Сталин, получив от Молотова записи его последних бесед с Гарриманом, раздраженно подчеркнул и молотовское согласие по процедуре голосования и пассаж о всевластных полномочиях Макартура 126 . Вместе с записями в Гагру пришел проект ответа американцам по Японии, подготовленный Молотовым и одобренный "четверкой", который, по сути, был согласием на предложения США.

Если Сталин и заметил свою оплошность, учтенную Гарриманом, то он предпочел "передать" ее своему заместителю, тем более, что тот дал к тому повод своей поспешностью по вопросу голосования. 4 октября советский лидер отправил "четверке" резкий отзыв на ее проект как "неудовлетворительный". Первым делом он отверг предложенный американцами термин - "Союзный военный совет", считая, что он чрезмерно ограничивает функции и "подчеркивает совещательный характер этого органа при Макартуре, что невыгодно для нас". Надо назвать его "Союзным контрольным советом". Затем он перешел к распределению полномочий между Макартуром и Союзным советом: "Вы обходите вопрос о праве одного из членов контрольного органа апеллировать к своему правительству при несогласии с Макартуром в вопросах принципиального характера... Но обойти вопрос не значит решить его, - внушал он "четверке". - ...Гарриман неправ, утверждая, что я согласился на присвоение Макартуру безапелляционных прав". Предложение Сталина - в случаях принципиальных разногласий между Советом и Главкомом приостанавливать выполнение данного его решения до достижения согласия между правительствами. Но самые жесткие слова Сталин приберег под конец для Молотова. "Предложение о большинстве трех голосов великих держав есть жульническое предложение, имеющее своей целью изолировать нас, - писал он о процедуре голосования в Дальневосточной комиссии, подтверждая прогноз Гарримана. - Предложение о большинстве двух голосов не лучше предложения о трех голосах. Молотов не имел права высказываться за предложение о двух голосах. Манера Молотова отделять себя от правительства и изображать себя либеральнее и уступчивее, чем правительство, никуда не годится". В заключение Сталин распорядился после обсуждения передать Гарриману советские возражения "в виде поправок к предложениям американцев", что было тактически умелым ходом.

"Четверка" мгновенно сделала оргвыводы из послания Сталина, свалив вину на своего старшего члена. В тот же день генералиссимус получил от Берии, Маленкова и Микояна на утверждение проект решения Политбюро следующего содержания:

"Признать, что в переговорах с Гарриманом Молотов допустил ошибку... Указать т, Молотову, что он не имел права в переговорах с Гарриманом высказываться за предложение о двух голосах и признать неправильной манеру Молотова отделять себя от правительства и изображать (так в тексте. - В.П. ) либеральнее и уступчивее чем правительство". К тексту прилагалась рукописная приписка провинившегося Молотова: "Согласен с этим проектом решения. Постараюсь впредь не допускать таких ошибок" 127 .

Молотов действительно постарался. Уже на следующий день он срочно пригласил Гарримана и вручил ему советские поправки, разработанные на основе сталинских указаний. Не догадывавшийся о кремлевских коллизиях посол решил, что имеет дело с "обычной тактикой Молотова по наращиванию советских требований". Тем не


125 Запись беседы И.В. Сталина... - АВП РФ, ф. 07, оп. 10-в, п. 46, д. 1, л. 5.

126 АП РФ, ф. 45, оп. I, д. 770, л. 92-93.

127 АП РФ, ф. 45, оп. 1, д. 770, л. 108.

стр. 143


менее Гарриман рекомендовал Бирнсу сделать небольшие встречные уступки - согласиться на Союзный контрольный совет или комиссию, не меняя чисто совещательных функций этого органа, пойти на допустимость широких консультаций в случае принципиальных разногласий между советом и Макартуром, сохраняя за последним решающее слово, если их не удастся урегулировать 128 .

Однако в Вашингтоне сочли советские предложения неприемлемыми, и 9 ноября Гарриман вручил Молотову соответствующую ноту своего правительства. Главный акцент в ней делался на то, что советские поправки "парализуют" действия США в Японии и "представляют собой полный отход от... заявления Генералиссимуса Сталина послу Гарриману" 129 .

Навязчивые ссылки на особое мнение генералиссимуса побудили последнего к еще одному объяснению - как перед своими соратниками, так и перед американцами. 11 ноября он собственноручно написал ответную ноту, в которой прямо утверждал, что "информация правительства США о позиции Советского правительства и Генералиссимуса Сталина содержит элементы неточности. Сталин признавал и продолжает признавать, что на США ложится больше ответственности в делах Японии, чем на остальных союзников, но он никогда не соглашался с тем, чтобы ответственность несли только США, ибо он считает, что ответственность несут также и те союзные державы, войска которых приняли активное участие в деле разгрома японских вооруженных сил". В том же ключе было описано и отношение к решающему голосу Макартура по всем вопросам, кроме "принципиальных - типа изменения режима контроля над Японией, изменения состава японского правительства и т.д.". Затем следовало необычное резюме - "Во всем этом советское правительство солидарно со Сталиным".

Советский руководитель направил проект ноты "четверке" на предмет поправок, приписав, что "не уверен в безупречности проекта". "Четверка", помня недавнюю выволочку, не разделила авторских сомнений вождя. "Согласны с проектом, поправок не имеем" - телеграфировали они в Гагры на следующее утро 130 . Впрочем, одну поправку они все же рискнули сделать: заменили "Сталин" на "И.В. Сталин". В таком виде в тот же день нота была вручена Гарриману, который сразу же объявил ее соображения неприемлемыми. В посольстве не заметили сталинского авторства этой ноты; лишь чуткий Кеннан был насторожен необычным подчеркиванием солидарности советского правительства со своим премьером, да и тот увидел в этом признак пошатнувшихся позиций Сталина. ("Не вижу оснований для такого вывода" - отвечал ему Гарриман) 131 .

Если прочность положения Сталина не вызывала у посла сомнений, то мотивы и пределы политики диктатора продолжали вызывать вопросы. Худшие опасения на сей счет усугубил М.М. Литвинов, который при случайной встрече в фойе Большого театра посетовал Гарриману на беспросветность ситуации и свое бессилие изменить ее. В срочном сообщении об этом разговоре в Вашингтон Гарриман поставил его

в общий контекст нарастания антиамериканских настроений в Москве и тенденции к односторонним действиям в советской политике 132 .

Через несколько дней в попытке объяснить этот сдвиг Гарриман обратился к роли атомного фактора, попытавшись поставить себя на место русских после Хиросимы. Ее психологические воздействие на русских, писал он, оказалось особенно сильным, поскольку пришлось на момент торжества советской военно-политической мощи, которая после долгих лет изоляции и войн, казалось, наконец-то обеспечила безопасность СССР на многие годы, создав необходимую "глубину обороны" почти по всему периметру страны. Атомная бомба одним махом девальвировала защитную роль


128 FRUS. 1945, V], р. 831-832.

129 Ibid., p. 834-836.

130 АПРФ. ф. 45, оп. 1, д. 770, л. 141.

131 G. Kennan to A. Harriman, December 11, 1945. - WAHP, CF, Cont. 184.

132 FRUS, 1945, V, p. 921-922.

стр. 144


Красной Армии и завоеванных территориальных приращений, "возродив прежнее ощущение опасности". Видимо, в этом "странном психологическом эффекте, - заключал посол, - одна из причин новой жесткости советских лидеров, которые пытаются напористостью и бравадой компенсировать это чувство внезапно возросшей уязвимости, и все больше полагаются на собственные силы в обеспечении своей безопасности" 133 .

В свете того, что известно сейчас о тогдашних настроениях в Кремле, диагноз Гарримана был весьма точным. Непонятно лишь, почему он считал такой эффект "странным". Советские опасения насчет атомной монополии США были столь же естественны, что и эйфория американцев, вышедших из войны не только единственной экономической сверхдержавой, но и монопольным обладателем нового сверхоружия. Именно на это "зазнайство американцев" Гарриману мягко указал И.М. Майский во время одной из своих последних бесед с ним в начале декабря. Он призвал своего "старого знакомого" понять, "что все мы живем на одной и той же маленькой планете, что эта планета с каждым годом становится все меньше, а соприкасаемость народов все больше, что поэтому США в целях поддержания мирового порядка следует в отношениях с другими странами больше признавать принципы равноправия со всеми вытекающими отсюда последствиями...". Гарриман, по советской записи беседы, согласился с тем, что "элементы зазнайства" у американцев в последнее время, действительно, имелись, но пробовал доказать, что в данном случае речь может идти лишь об отдельных лицах или группах в США" 134 . Читая запись этой беседы, Сталин с Молотовым подчеркнули пассаж о "зазнайстве", видимо, отвечавший их собственным ощущениям 135 .

В те же дни в восточноевропейском отделе госдепартамента обсуждался вопрос о прямом разговоре посла со Сталиным, в котором Гарриману вменялось вызвать Сталина на открытый разговор по существу взаимных претензий, учитывая, что, поскольку Гарриман имел дело "непосредственно со Сталиным больше чем другие иностранные представители, это дает ему прекрасную возможность для предельной откровенности в обсуждении этих вопросов со Сталиным". Руководство восточноевропейского отдела зарезервировало этот вариант на случай, "если не представится возможность довести нашу позицию до русских на более высоком уровне" 136 .

Такая возможность представилась уже в декабре на Московском совещании министров иностранных дел трех великих держав. Его инициатива принадлежала Бирнсу, который стремился развязать послелондонский узел в межсоюзных отношениях и надеялся на личные переговоры со Сталиным. Он не знал, что именно Сталин накануне совещания настраивал своих соратников на политику "выдержки и стойкости" в отношении англосаксов, напоминая им, что от таких партнеров "мы не можем добиться чего-либо серьезного, если начнем поддаваться запугиваниям, если проявим колебания" 137 .

Гарриман скептически оценивал дипломатические способности Бирнса: ему не понравилось ни отсутствие предварительных консультаций с англичанами, ни игнорирование госсекретарем его советов по тактике ведения переговоров, ни отказ Бирнса регулярно информировать Вашингтон о ходе совещания. В итоге посол оставил попытки повлиять на Бирнса, решив, как он записал в дневнике, "посмотреть, что из этого получится " 138 .

Получился тем не менее довольно серьезный торг, в результате которого СССР и США закрепили преимущественные права в своих сферах влияния ценой взаимных


133 Ibid., р. 922-924.

134 Разговор с Гарриманом 12 декабря 1945 г. (из дневника Майского). - АВП РФ, ф. 06, оп. 7, д. 51, л. 69-70.

135 Там же; АП РФ, ф. 3, оп. 66, д. 234, л. 45.

136 FRUS, 1945, V, p. 926.

137 "Переписка Сталина с Молотовым...", с. 85.

138 Notes Regarding Conference of Foreign Ministers at Moscow, December 18, 1945. - WAHP, CF, Cont. 185.

стр. 145


уступок: США и Англия согласились признать просоветские правительства Румынии и Болгарии при условии включения в их состав минимального числа представителей "лояльной оппозиции", а СССР смирился с весьма скромной ролью в Дальневосточной комиссии и Союзном совете по Японии, что все же было прогрессом при сравнению с прежним лобовым сопротивлением американцев в этом вопросе 139 . Были найдены компромиссные решения и по составу участников предстоявшей мирной конференции, а также учреждению Комиссии ООН по атомной энергии.

Однако откровенного разговора о реальных намерениях по большому счету не получилось. Обе стороны продолжали действовать "втемную", стремясь сохранить свободу рук и ставить другую перед свершившимися фактами, что сулило лишь дальнейший подрыв доверия. "США, - констатировал Гарриман в служебном меморандуме, написанном в ходе встречи, - планируют и осуществляют определенные меры по обеспечению своей безопасности, которые они не раскрывают Советскому правительству... Оно, со своей стороны, также не информирует США о своих планах в области безопасности, кроме как в самом общем виде" 140 .

Тем не менее совещание закончилось ко взаимному удовлетворению обеих сторон (если не считать англичан). Во исполнение его решений Гарриману предстояла последняя дипломатическая миссия - поездка в Румынию в составе межсоюзной комиссии вместе с Керром и Вышинским для консультаций по поводу формирования там обновленного состава правительства. Опасения англичан и американцев по поводу тщетности своей миссии в Бухаресте полностью подтвердились: политическая ситуация контролировалась правительством Грозы, находившимся, в свою очередь, под контролем Москвы. Введение в него двух оппозиционных министров без портфеля, к тому же отобранных самим правительством, ничего не могло изменить. Гарриману с Керром оставалось лишь выслушивать мольбы лидеров антисоветской оппозиции Маниу и Братиану вперемешку с их протестами, призывать Вышинского к политике "добрососедства" и пытаться добиться от Грозы гарантий и сроков проведения новых "свободных" выборов. Последнего достичь так и не удалось - Гроза под разными предлогами уходил от конкретных обязательств, отделываясь общими обещаниями и грубоватыми шутками вроде "какие могут быть выборы на голодный желудок?" 141 . Но даже эти слабые попытки пресекались Вышинским как отход от решений Московского совещания (в отчете Молотову он с удовольствием сообщал о своем отпоре "жульнической политике" Гарримана) 142 . Дабы не продлевать агонии, Гарриман и Керр после дежурных препирательств согласились с предложенными кандидатурами и рекомендовали своим правительствам признать правительство Грозы. Бесславный финал румынской драмы лишь ускорил отъезд Гарримана из Москвы. 20 января посол провел прощальное совещание на Моховой. Его наказ подчиненным был весьма жестким: урегулирования с СССР не предвидится, но "русские пока недостаточно сильны, чтобы пойти на открытый разрыв, и потому следует твердо отстаивать наши интересы в противовес русской политике" 143 .

Поздним вечером того же дня он нанес прощальный визит Молотову, которому "по секрету" поведал о своей скорой отставке и об отсутствии точных планов на будущее. Нарком выразил сожаление и надежду на то, что Гарриман с его "большим опытом" "не будет стоять в стороне от политики". Посол подтвердил, что не собирается "отстраняться совсем от дела взаимоотношений между Советским Союзом и США,


139 Согласованная на совещании процедура голосования в ДВК отвечала предложениям Сталина, сделанным в советской ноте от 11 ноября, и впоследствии дала советским представителям в ДВК возможность влиять на ее решения (см. Сафронов В.П. Указ. соч., с. 166-167).

140 Certain Factors Underlying Our Relations with the Soviet Union, December 20. 1945 - WAHP, CF, Cont. 185.

141 Memorandum of Conversatiоп. January 5, 1946. - WAHP, CF, Cont. 18.

142 Три визита А.Я. Вышинского в Бухарест (1944- 1946). Документы российских архивов. М., 1998, с.191.

143 Notes on Talk by Ambassador to Officers and Attaches of Embassy Moscow, January 22, 1946. - WAHP, CF. Cont. 186.

стр. 146


дела, которое стало столь дорогим его сердцу", и обещал "использовать этот опыт на благо советско-американских отношений". "Полезная роль, которую сыграл Гарриман, - подчеркнул нарком, - не вызывает сомнений у друзей Советского Союза и США". В заключение Гарриман попросил о встрече со Сталиным, получив обычный уклончивый ответ о занятости вождя 144 .

22 января посол распрощался с Литвиновым, с которым по привычке был более откровенен. Последний со своей проницательностью быстро разгадал настрой американца, записав в своем дневнике следующее: "Сообщив внезапно, что Гопкинс, по его сведениям, опасно болен и, вероятно, умирает, что около Трумэна почти никого не осталось для продолжения традиции Рузвельта и что Бирнс не имеет опыта, он дал мне ясно понять, что он не прочь занять место советника президента, которое при Рузвельте занимал Гопкинс. Он добавил, что в таком случае рассчитывает еще приезжать в Москву". В заключении разговора Гарриман, видимо, рассчитывая вызвать Литвинова на ответную откровенность, посетовал на политику СССР на Балканах и спросил, "намерены ли мы проглотить всю Европу". Но Литвинов предпочел перестраховаться. "Я сказал, что посол, вероятно, шутит и что он отлично знает, что подобных стремлений у нас нет". Просматривая запись беседы, Молотов жирно подчеркнул пассаж о намерении "проглотить всю Европу" и поставил на полях знак вопроса - что бы значила эта необычная резкость осторожного в выражениях Гарримана? 145

Неизвестно, что именно доложил Сталину Молотов о прощальных разговорах американского посла, но вождь, несмотря на всю свою занятость, принял Гарримана для прощальной беседы. Генералиссимус начал ее с извинения: "Тов. Сталин говорит, что он не знал, что Гарриман уходит со своего поста в Москве, иначе он, тов. Сталин, отложил бы дела для того, чтобы принять Гарримана раньше". Посол изложил уже известную версию о своих планах на будущее, но сделал упор на вероятную работу в правительстве: "Теперь, когда Гопкинс настолько заболел, что не сможет больше заниматься политической деятельностью, он, Гарриман, остается одним из последних звеньев, связующих президента со старыми советниками Рузвельта". "Тов. Сталин, - гласит далее советская запись беседы, сделанная В.Н. Павловым, - шутливо спрашивает, как же так случилось, что Гопкинс женился и заболел. Гарриман отвечает, что Гопкинс был болен до женитьбы, сейчас его болезнь обострилась".

Далее разговор перешел на конкретные проблемы отношений между двумя странами. Сталин выразил удовлетворение решениями Московского совещания, подчеркнув, что "по Японии, видимо, дела пойдут на лад. Советское и американское правительства нашли общий язык в японских делах". "В Румынии, - продолжил он, - обе стороны кажется проявили солидарность, и фактически вопрос решен. Что касается Болгарии, то там дурацкая оппозиция обрекает себя на провал". Гарриман поспешил сообщить, что уже рекомендовал своему правительству не откладывая установить отношения с Румынией, и спросил Сталина о положении в Китае. Тот в ответ рассказал ему о своей недавней беседе с сыном Чан Кайши - "толковом человеке", по его словам, который-де просил Москву о посредничестве в отношениях с коммунистами. Продолжая показывать американцам, как он дистанцируется от китайских коммунистов, Сталин сказал, что советское правительство не уверено, примут ли коммунисты его совет... "Как ему, тов. Сталину, кажется, главное заключается в том, что китайские коммунисты расходятся с позицией Советского Союза по вопросу о Китае. Поэтому Советское правительство, не желая оказаться в неловком положении, не хочет брать на себя посредничество". Между тем, продолжал Сталин в ответ на расспросы Гарримана, "глубоких расхождений" между гоминданом и коммунистами по сути нет, поскольку последние "не стоят за советизацию Китая", а хотят лишь его демократизации. Разговор коснулся и Кореи, где


144 Прием посла США Гарримана 20 января 1946 г. - АВП РФ, ф. 07, оп. 31, п. 031, д. 3, л. 190.

145 Прием американского посла Гарримана 22 января 1946 г. (из дневника Литвинова). - Там же, л. 11-12.

стр. 147


начались первые трения между представителями СССР и США в двусторонней комиссии по опеке. Опека, заявил Сталин, нужнее США, чем Советскому Союзу ("предложение о Корее исходило ведь от американцев"), а теперь они сами, похоже, начинают тяготиться ею, изображая ее советской идеей. Гарриман пообещал изучить ситуацию на месте.

В ответ на расспросы посла об оценке Сталиным ситуации в Японии, тот сказал, что считает ошибочным сохранение императорской власти, которая "будет привлекать милитаристов", и посетовал на недостаточность мер по демилитаризации страны и информации от Макартура по этим вопросам. Гарриман заверил, что советские представители будут полностью информированы о происходящем и что с ними будут больше консультироваться.

Беседа затягивалась, и посол спросил, не задерживает ли он собеседника. Тот великодушно ответил, что "он и Гарриман видятся последний раз и он, тов. Сталин, к услугам Гарримана". Тогда американец перешел к коренному вопросу о советско-американских разногласиях. Некоторые в США, говорил посол, считают различия в концепциях обеих стран непримиримыми. "Различия в концепциях существуют, но они относятся к внутренней политике обеих стран, - уверенно отчеканил Сталин. - Что касается внешнеполитических концепций, то Советский Союз и Соединенные Штаты могут найти общий путь... война показала, что Советский Союз и США могут найти общий язык", и это главное в их отношениях. Гарриману оставалось лишь "выразить удовлетворение по этому поводу" и поблагодарить хозяина Кремля за все внимание, оказанное ему в Москве.

Сталин, однако, задал свой вопрос: насколько реально предоставление Советскому Союзу американского кредита или займа, если советское правительство вновь поставит этот вопрос? Гарриман отвечал утвердительно, но с оговорками о требуемом времени и целесообразности рассмотрения этого вопроса в широком контексте "общей основы экономического сотрудничества", включая расчеты по ленд-лизу и другие проблемы. Сталин ответил, что "Советское правительство вступит в переговоры с правительством США, но не на тех условиях, которые были выдвинуты конгрессменами, когда они вернулись из своей поездки в Советский Союз" (речь шла о делегации палаты представителей во главе с Комером, которая встречалась со Сталиным в сентябре 1945 г., а затем в своем итоговом докладе выдвинула ряд политических условий предоставления займа Советскому Союзу). Сталин назвал эти условия "оскорбительными", заявив, что "Советское правительство просто не примет таких условий к обсуждению. Когда это будет исключено, то Советское правительство будет готово вступить в переговоры с правительством США, если оно готово к этому". Судя по всему, Сталин еще сохранял надежду на получение американского займа, но не ценой политических уступок.

В заключении генералиссимус просил "передать привет Гопкинсу и пожелание его скорейшего выздоровления. Тов. Сталин просит также передать привет президенту" (в американской записи беседы это характерное для Сталина выделение Гопкинса смазано простым перечислением - "привет и наилучшие пожелания Гарри Гопкинсу и Президенту Трумэну)". Напоследок Гарриман приберег личную просьбу: "может ли он взять с собой на родину двух лошадей, подаренных ему Сталиным. Тов. Сталин отвечает, что, конечно, Гарриман это может сделать. Лошади являются его собственностью" 146 .

Сталин, видимо, остался доволен последней беседой с Гарриманом - ее подробная запись по его указанию была разослана членам Политбюро и советским послам в основных западных столицах 147 . Гарриман же покидал Москву под сильным воздействием магнетизма личности Сталина. После десятков встреч с ним на протяжении четырех лет он так и не смог найти ей объяснения. "Мне трудно примирить, -


146 Запись беседы И.В. Сталина с послом США Гарриманом 25 января 1946 г. - АП РФ, ф. 45, оп. I, д. 378, л. 88-97.

147 Там же, л. 99-104.

стр. 148


вспоминал он впоследствии о Сталине, - любезность и внимание, которое он оказывал лично мне, с чудовищной жестокостью его массовых расправ. Те, кто не знали его лично, видели в Сталине только тирана. Но я видел в нем и другое - большой ум, удивительное владение деталями, расчетливость и человечность, которую он порой выказывал в военные годы. Для меня он был более информированным, чем Рузвельт, и более реалистичным, чем Черчилль; в некотором отношении - самым эффективным лидером военных лет... Сталин остается для меня самой неразгаданной и противоречивой личностью в моей жизни, и пусть последнее слово о нем скажет сама история" 148 .

Не до конца ясным остается и особое отношение самого Сталина к Гарриману. Самый интригующий вопрос - как совместить его почти теплое, уважительное отношение к этому "тихому американцу" с тем, что в Кремле наверняка было известно о его скрытой роли и реальных взглядах в конце и сразу после войны. Ведь "компромат" на Гарримана стекался к Сталину с самых разных сторон: от информаторов ЦК среди обретавшихся в посольстве американских журналистов, просоветских членов американских делегаций, приезжавших в Москву в 1945 г. 149 , из американской прессы, не говоря уже о постоянном наружном наблюдении и внутреннем подслушивании со стороны НКВД (не случайно Дж. Дэвис предупреждал его о всесведущей русской разведке). Не могла остаться незамеченной и возросшая жесткость в поведении посла на переговорах лета-осени 1945 г. Сам Сталин впоследствии в узком кругу отзывался о Гарримане как о человеке, который "несет свою долю ответственности за ухудшение наших отношений после смерти Рузвельта" 150 . И на этом фоне - неизменная любезность, особые знаки внимания, щедрые дары (те же лошади были не просто подарены Гарриману, а за счет советского правительства переправлены прямо в Балтимор в сопровождении ветеринара и трех опытных кавалеристов) 151 . "Глубокое уважение" диктатора к Гарриману вспоминал в беседе с ним в 1959 г. и Н.С. Хрущев, "по секрету" поведавший тогда же и о другом красноречивом примере этого уважения: "По окончании войны возник вопрос с Петсамо. Мы его захватили, но Сталин сказал, что надо заплатить за тамошний никель, поскольку его совладельцем является Гарриман" 152 .

Конечно, для этого отношения были и вполне рациональные резоны: речь шла о посланнике главного союзника, человеке, близком к Рузвельту, а затем и Трумэну, надежном, как подтверждал и перехват его сообщений, канале связи с Белым домом, человеке с большим политическим будущим в своей стране. Нельзя сбрасывать со счетов и личные симпатии Сталина к Гарриману, его невольное уважение к крупной самостоятельной фигуре, которых было так мало в его подобострастном окружении. "Говоря с Гарриманом, - вспоминал хорошо знавший его в последующие годы А.Ф. Добрынин, - можно было быть уверенным, что он не только все исправно передаст прямо президенту, но и выскажет свою точку зрения, которая может повлиять на государственные решения. Сталин это хорошо понимал и потому "нянчился" с Гарриманом" 153 . И все же, думается, здесь было еще и другое - чисто большевистский пиетет перед "магнатами крупного капитала", в которых виделись подлинные "хозяева Америки" в отличие от обычных дипломатов и прочих "наемных слуг" этого капитала. "Нам нравится иметь дело с Вами, поскольку у вас власть. Вы - хозяин, а не лакей". Это прямодушное признание Хрущева, сделанное Гарриману в том же 1959 г., как нельзя лучше передает то неотразимое обаяние, которое имя


148 Special Envoy, p. 535-536.

149 Об антисоветской ориентации Гарримана (Геминдер - Панюшкину, 18.9.1945). - РГАСПИ, ф. 17, оп. 128, д. 755, л. 24-25; О высказываниях посла Гарримана (докладная записка Отдела ЦК о пребывании в СССР делегации КПП, 23.10.1945). -Там же, д. 736, л. 194,211.

150 Трояновский О.Л. Через годы и расстояния. М., 1997, с. 161.

151 Memorandum for Ambassador Harriman, 11 March 1946. - NA, RG 59, 123 Harriman W. Averell, 1946-1947.

152 FRUS, 1958-1960. X, Pt. 1, Washington, 1993, p. 274,277.

153 Запись беседы автора с А.Ф. Добрыниным от 24 июля 1997 г.

стр. 149


"господина Гарримана" имело в кругах советского руководства военного поколения и которое открывало перед ним знакомые двери Кремля в его дальнейших миссиях в СССР вплоть до начала 1980-х годов.

И все же тогда, в 1946 г., это особое отношение имело свои пределы. Вскоре после отъезда Гарримана из Москвы отдел американских стран НКИД направил Вышинскому предложение вернуться к отложенному в 1944 г. вопросу о награждении Гарримана советским орденом, поскольку прежние возражения с американской стороны насчет "конфликта интересов" теперь отпали. Предлагалось наградить бывшего посла (как и до него - Дж. Дэвиса) орденом Ленина со следующей формулировкой (из проекта Указа Президиума Верховного Совета): "За плодотворную деятельность, способствовавшую объединению военных усилий народов США и Советского Союза... и содействие успешному разрешению ряда послевоенных проблем, а также за большой вклад в дело укрепления дружественных советско- американских отношений...". Работники отдела были, видимо, не в курсе последних веяний на "самом верху". "Думаю, что с этим надо повременить. Прошу Ваших указаний", - начертал Вышинский на докладной, переправив ее Молотову. "Надо обсудить", - отреагировал нарком 154 . Повременили в Кремле почти сорок лет. Свой первый и единственный советский орден - Отечественной войны I степени - Гарриман получил лишь в 1985 г. с примерно той же формулировкой: "за глубокий личный вклад в установление и упрочение советско- американского сотрудничества в годы Великой Отечественной войны". Белый Дом отметил московские заслуги Гарримана в феврале 1946 г. высшей наградой США для гражданских лиц - "Медалью за заслуги", и в асимметричности этого признания была своя логика, ибо Гарриман прежде всего защищал интересы США, которые далеко не всегда совпадали с интересами СССР. Поэтому трудно полностью согласиться с выводом В.Т. Юнгблюда о том, что действиям Гарримана "была свойственна одна константа: нацеленность на сотрудничество с СССР" 155 . Сотрудничество для Гарримана - как, впрочем, и для советской стороны - было отнюдь не самоцелью, а средством достижения внешнеполитических целей своей страны.


154 Михайлов - Вышинскому, 27 февраля 1946 г. - АВП РФ, ф. 06, оп. 8, п. 47, д. 782, л. 2.

155 Юнгблюд В.Т. Эра Рузвельта: дипломаты и дипломатия. СПб., 1996, с. 183.


© elibrary.org.uk

Permanent link to this publication:

https://elibrary.org.uk/m/articles/view/МОСКОВСКОЕ-ПОСОЛЬСТВО-АВЕРЕЛЛА-ГАРРИМАНА-1943-1946-гг

Similar publications: LGreat Britain LWorld Y G


Publisher:

English LibraryContacts and other materials (articles, photo, files etc)

Author's official page at Libmonster: https://elibrary.org.uk/Libmonster

Find other author's materials at: Libmonster (all the World)GoogleYandex

Permanent link for scientific papers (for citations):

В. О. ПЕЧАТНОВ, МОСКОВСКОЕ ПОСОЛЬСТВО АВЕРЕЛЛА ГАРРИМАНА (1943-1946 гг.) // London: British Digital Library (ELIBRARY.ORG.UK). Updated: 29.06.2021. URL: https://elibrary.org.uk/m/articles/view/МОСКОВСКОЕ-ПОСОЛЬСТВО-АВЕРЕЛЛА-ГАРРИМАНА-1943-1946-гг (date of access: 12.12.2024).

Publication author(s) - В. О. ПЕЧАТНОВ:

В. О. ПЕЧАТНОВ → other publications, search: Libmonster Great BritainLibmonster WorldGoogleYandex

Comments:



Reviews of professional authors
Order by: 
Per page: 
 
  • There are no comments yet
Related topics
Publisher
English Library
London, United Kingdom
583 views rating
29.06.2021 (1262 days ago)
0 subscribers
Rating
0 votes
Related Articles
Science and Religion (possibilities of a new research methodology)
Catalog: Philosophy Theology 
Yesterday · From Dora Connors
Protestantism: pro et contra. Views and polemics of Russian authors in the XVI-early XXI century. Anthology
Catalog: Bibliology Theology 
2 days ago · From Dora Connors
Acceptable level of "immorality": European law and traditional values
Catalog: Theology Law Ethics 
2 days ago · From Dora Connors
The concept of "Whig History" in the New Historiography of the Scientific Revolution
Catalog: Theology Philosophy History 
3 days ago · From Dora Connors
Soviet Civil Ritualism as an alternative to Religious ritualism
4 days ago · From Dora Connors
Exploring the Postsecular: the Religious, the Political and the Urban
Catalog: Sociology Theology 
4 days ago · From Dora Connors
THE IDEA OF SPACE IN THE ARCHITECTURE OF THE ANCIENT EAST: THE TEMPLE AS A MODEL OF THE UNIVERSE
Catalog: Architecture Astronomy 
6 days ago · From Dora Connors
THE REIGN OF MUHAMMAD ZIA-UL-HAQ AND HIS INFLUENCE ON THE DEVELOPMENT OF PAKISTAN
6 days ago · From Dora Connors
THE ICONIC FEMALE. GODDESSES OF INDIA, NEPAL AND TIBET
Catalog: Art history Theology 
6 days ago · From Dora Connors
LA GEORGIE ENTRE PERSE ET EUROPE
Catalog: History Bibliology 
6 days ago · From Dora Connors

New publications:

Popular with readers:

News from other countries:

ELIBRARY.ORG.UK - British Digital Library

Create your author's collection of articles, books, author's works, biographies, photographic documents, files. Save forever your author's legacy in digital form. Click here to register as an author.
Library Partners

МОСКОВСКОЕ ПОСОЛЬСТВО АВЕРЕЛЛА ГАРРИМАНА (1943-1946 гг.)
 

Editorial Contacts
Chat for Authors: UK LIVE: We are in social networks:

About · News · For Advertisers

British Digital Library ® All rights reserved.
2023-2024, ELIBRARY.ORG.UK is a part of Libmonster, international library network (open map)
Keeping the heritage of the Great Britain


LIBMONSTER NETWORK ONE WORLD - ONE LIBRARY

US-Great Britain Sweden Serbia
Russia Belarus Ukraine Kazakhstan Moldova Tajikistan Estonia Russia-2 Belarus-2

Create and store your author's collection at Libmonster: articles, books, studies. Libmonster will spread your heritage all over the world (through a network of affiliates, partner libraries, search engines, social networks). You will be able to share a link to your profile with colleagues, students, readers and other interested parties, in order to acquaint them with your copyright heritage. Once you register, you have more than 100 tools at your disposal to build your own author collection. It's free: it was, it is, and it always will be.

Download app for Android