E. I. BRONNITSKAYA

Independent journalist

Keywords: DAESH*, terrorism, recruitment mechanisms

Over the past 10 to 15 years, the world community has repeatedly been convinced of the reality of the threat posed by terrorist groups, and most recently by the Islamic State (IS/DAESH). Built according to the fantasy blueprints of its ideologues, the pseudo-caliphate exists today at the expense of illegal oil production and sales, cash injections from regional and Western sponsors, and most importantly - thanks to the seemingly inexhaustible flow of new recruits.

DAESH uses a whole arsenal of effective recruitment methods to attract expendable "human material" to its ranks. This includes modern Internet technologies that allow instant dissemination of information, visual effects that create the illusion of computer games, and an emphasis on extreme, unheard - of cruelty-one of the elements of the authentic Middle Ages in the entire "advanced" system of the "Islamic State". However, in addition to a bright presentation that anchors the main ideological "message" in the minds of potential recruits, many indirect factors also contribute to the success of recruitment: psychological predisposition, dissatisfaction with the outside world, social status, etc.

These stories were written in order to demonstrate the effect of recruitment mechanisms on individuals, to reveal the reasons and motivations that make people join Daesh, and to trace their subsequent fate.**

SAEED AL-IRAKI: "MY PARADISE"

My parents made a great sacrifice for my brother and me by moving north. They believed that we had a future here in London. All you have to do is work, work around the clock. When it got really hard, they would say to each other, " We took our children away from the war. They'll finish high school and go to college." I always remembered that. And he did everything to make their dream come true. I proudly carried the banner of our family and grew up gritting my teeth under the ridicule and mockery of those who considered themselves better, above us. This right, it seemed, was given to them by their fair skin, their faith and the fact that they were born here. But I knew that even though they were much stronger than me on the street, there was a place where I was the best: school.

When I got a scholarship to continue my college studies, my whole family came alive. My parents glowed with happiness, walked with their heads held high and remembered our ancestors, among whom were" difficult", learned people. I became a hero to my brother. I thought it was over, now I'm free, I've defeated this country, it's recognized me. I speak her language and even decided to make it my major in college. I wanted to write a book for them in their language-about us. I knew that I would never belong here, but I could be a guide and destroy the evil that lived in them. I thought they'd read it and understand, and they wouldn't be so sure they were allowed to do anything anymore.

I once told all this to someone who had been following me around like a shadow for some time and persistently called me " bra-

* DAESH (from the Arabic - ad-Dawla al-Islamiya fi Iraq wa-sh-Sham) is a terrorist group banned in Russia, formerly known as IG / "Islamic State", ISIL / " Islamic State of Iraq and the Levant "(author's note).

* * Pseudonyms were used instead of the authors ' real names (editor's note).

tom". I don't remember where it came from, as if it came out of nowhere. He listened carefully, without interrupting. Then he asked me if I knew so well what made us different from them. "You want to become a warrior of truth, a warrior of Allah, as your duty dictates. But what kind of weapon do you have? Right now, your sword is knowledge. There's a lot you need to learn. Come and see us, listen to us. We have many people who think the same way as you do, " and he gave me an invitation to take a course on Islam.

Не знаю, может быть, тогда я выглядел слишком потерянным. Может быть, этот "брат" понимал, что больше всего на свете мне хотелось быть самим собой и найти свое место. А может быть, и создать его. И вот я бросился строить свой собственный рай - так, как мне умело подсказывали. Все приобрело особый смысл - и многозначительные взгляды, которыми мы обменивались в толпе, и наша новая одежда, и то, как мы теперь разговаривали друг с другом.

Реальность, которую нам открывали по священным книгам наши наставники-шейхи, была яркой и беспощадной как полуденное солнце в пустыне. В моем новом мире не было теней, все стало простым и ясным. Я думал, что так возвращаюсь к своим корням и становлюсь таким, каким должен быть, каким был создан. Вся наша жизнь, говорили нам, должна стать жертвой. Мои родители принесли в жертву свою жизнь, думал я в ответ, но из-за их решения уехать я долго не мог стать собой. И вот теперь это время пришло, и я исполню свой долг. Это ради них, ради всех нас. Они не понимают, что все, что я делаю, - ради их спасения.

Конечно, они догадались, куда я хожу и с кем разговариваю. Конечно, они пытались меня остановить. Но я знал, что так и будет, "братья" предупредили. Они сказали: "Терпи. Твои близкие будут сопротивляться, потому что они не знают всего того, что теперь знаешь ты. Ты рожден для великой миссии, и им это тоже откроется, но пока что они ослеплены своим неверием. Однако в какой-то момент они все увидят и будут гордиться тобой еще больше, потому что ты преуспеваешь в истинном знании и истинной вере".

Учебу в колледже я не бросал до последнего: я не мог просто так оставить то, в чем были годы труда - и моего, и родительского. Но пришел день, когда мне дали понять: пора собираться в дорогу. Мне сказали: "Джихад - это борьба с грехом, которая очищает тебя изнутри. Так почему же ты не хочешь вынести эту войну за пределы себя и очистить мир?". Это было для меня высшей наградой. Я поеду на родину своих предков, чтобы строить там новое Государство, очищать огнем нашу священную землю! В тот момент я почувствовал, что фронт этой войны - здесь, что он проходит лезвием через мое сердце. Эта страна, Англия, ведь тоже ведет войну, хотя и кажется такой мирной. И эта война - против нас, против всех, кто встанет на ее пути -колонизации и грабежа. И ведь я видел все это в детстве, когда нас с братом прижимали к стенке и лупили до потери сознания - иногда сразу человек десять. Теперь все стало на свои места - нужно было только правильно на все посмотреть.

А дальше... Целая цепочка приключений, от которых захватывало дух и бешено колотилось сердце. И, конечно, просто нереальная удача! Одно цеплялось за другое, хитроумные схемы раскручивались, и каждый шаг был трамплином для следующего - и во всем этом я видел волю Всевышнего. Так я оказался в Ираке - оглушительное достижение! Тогда я поверил, что могу почти все, раз смог добраться сюда. Наверное, это были самые счастливые дни моей жизни.

Спустя какое-то время я нашел то место, где стоял дом моих родителей - его сравняли с землей американские и британские танки. И это тоже было для меня знаком - я здесь, чтобы отомстить, сделать так, чтобы это не повторилось. Мои дни были наполнены тренировками, подготовкой и горячим воздухом, который впивался в легкие, но был таким сладким и родным! Или мне так казалось...

Потом - разноцветный фейерверк звуков, запахов и картинок. Я не могу связать все то, что было дальше, - воспоминания рассыпаются, и мне их уже не собрать. Убивал ли я людей? - Да. Скольких я убил? - Я не знаю. Точнее, не помню. Наверное, во всем виновата "награда" - так они называли то вещество, которое показывает тебе твой рай. Если ты отличился в том, чему тебя учили, тебе дают "награду". Ты получаешь особое зрение и смотришь, как приближается твоя цель. Твой рай оживает у тебя на глазах, ты начинаешь видеть его повсюду. Я спрашивал, не запрещено ли это. Но они лишь смеялись в ответ, говоря, что древнее государство исмаилитов-ассасинов Аламут внушало ужас неверным. "Ассасины, которым их шейх Хасан ас-Сабах тоже показывал рай, были лучшими. У них есть, чему поучиться. А тебе причитается за то, что ты сделал сегодня", - так мне говорили.

После того, как я стал "воином Аллаха", мне дали миссию "посланника". Они сказали: "Мы отметили тебя и следили за тобой еще на земле неверных, потому что ты - особенный. Ты - лучший. Ты хорошо говоришь на их языке. Они тебя понимают. Ты будешь нашим голосом". Сначала я думал, что буду переводить и читать то, что дадут мне "братья", чтобы потом, через Интернет, наш голос звучал во

всем мире. Однако вскоре я узнал, что на самом деле им нужен был еще один "джихади Джон". Я не знаю, сколько таких "посланников" у них есть, но точно могу сказать, что "джихади Джон" - это не один человек.

Трудно ли убивать людей так, как я это делал, перед камерами? Не знаю, с чем это сравнить. Могу сказать только, что человек сразу не умирает. Если отрезать головку таракану, он еще день будет дрыгать лапами. Если отрезать головку бабочке, она будет пытаться взлететь. Если отрубить голову курице, она будет бегать, пока не упадет. А человек будет смотреть. И я могу точно сказать, что лучше никогда в жизни не видеть взгляда существа, которое ты убиваешь - даже если это мышь, которая попалась в мышеловку - потому что это останется с тобой навсегда.

Теперь я получал "награду" и до, и после заснятых посланий. Поэтому я не знаю, делал ли все это я, или та безумная ярость во мне, которую давала "награда": этот человек хотел разрушить мой рай, и совсем не важно, что сейчас он связан и стоит на коленях. Это - мой кровный враг, и он должен получить по заслугам.

"Награда" помогала мне быть повсюду. Я слышал, как корень акации раздвигает камни глубоко в песке, чтобы добраться до подземных источников. Я видел, как сияет на солнце черное знамя, которое "братья" установили за многие мили отсюда, как песчинки, которые приносит ветер, секут шелковые нити. Я чувствовал, как бешено колотится сердце неверного и как, сделав пару вялых ударов после казни, замирает навсегда. Но однажды я понял, что уже не знаю, где "я", если могу быть везде - и в небе, и на земле, и под землей, в ноже, который лишает жизни моего врага, и в его крови. И вернуться в "себя" я уже не мог, как ни пытался - не получалось.

А потом... "братья" сказали, что среди них, чистых, нет места тому, кто не прошел испытание, поддался "шиитской ереси Хасана ас-Сабаха" и утопил свой разум в гашише и опиуме. Меня должны были казнить, но почему-то дали уйти. Может быть, понимали, что мои дни и так сочтены и что рано или поздно я попаду в руки американцев или курдов. Или так мне отплатили за труды. Наградили жизнью.

Я помню, что видел родителей - от горя их лица и волосы стали пепельно-серыми. Брат перестал улыбаться. Тогда я понял, что разрушил их жизнь - так же, как когда-то американские и британские танки. Если бы я мог подойти к ним, то, наверное, попытался бы заговорить с ними... Но вот беда: тогда я не знал, вижу ли я их на самом деле, а теперь не знаю, настоящее ли это воспоминание, или просто сон. Но я все еще вижу свой рай.

Это моя страна - свободная, справедливая, где живут по настоящим, вечным законам, которые Всевышний дал людям. Это Государство, в котором правит истинная вера. Это место, где моя семья была бы счастлива, где мои родители разговаривали бы на родном языке, и откуда им никогда не пришлось бы бежать из-за чужой войны. Это земля, на которой могли бы жить я и мои дети. Родина, для которой мы не были бы "лишними".

ДЖЕРАРД ТАЙЛЕР: "ПРОФЕССИОНАЛ"

I install the camera. It is not an easy task, there will be no exact duplicates, and the "message" should be released on the Internet as soon as possible: watch, they say, infidels, the wrath of Allah and tremble, because oh, how soon such a heavenly punishment will befall you. Orange and black on a forked silver-blue background, the image is flooded with sunlight. In a few minutes, this laconic landscape will also turn scarlet: it is very important that its streams remain strictly in the frame, without spilling out into the lens. And you also need to manage to make the image extremely clear, so that the "infidels" clearly see what exactly awaits them. And we understood that our intentions were the most serious, and if they were not with us here and now, then they were definitely against us.

With sound, it is even more difficult: it took a long time to convince customers that the action should be recorded on a multi-channel microphone, because this way the voice of our "messenger" will sound louder, and the slurping and squelching of a knife operating in human flesh can later be covered with heroic anthems of the new State. In short, losing in horror, we win in pathos.

I follow the main character's gaze - where is he looking? What does it see? The eyes are glassy, lifeless, and the tongue is about to start slurring. We tried to record his "messages" separately, literally on a sober head, but we could not get the required rage and intensity in his voice from him. Our "jihadi John" showed himself strictly under the "high", when just a little more - and the head of the "infidel"will roll off his shoulders. Lately, however, his voice was starting to float up at the very first notes of the drug in his blood. A couple of times I managed to save him by telling him that it was such a special effect for disguise , especially since he was still quite satisfactory with his main task. But I think they'll get rid of him soon anyway and find someone fresher, and we definitely don't have a shortage of personnel.

...My professional career as an anthropologist began in the vicinity of these places. Realizing that it would not be possible to take Iraq with a run-up, in 2007 the American command established

a special program for processing data called "Human Terrain System", where I was also invited. The essence of the program was to ensure that anthropologists lay straw for the military, making contact with the population and persuading them to ensure the absence of booby traps, night attacks and other "knives in the back". I had to see a lot: destroyed cities, burned villages, and people-the doomed and dying. But one picture, which seems to be not too out of this series, is still in front of my eyes. We were standing in front of a small, obscure village on the outskirts of Tikrit - an unremarkable area, except that at that time it had some special strategic significance. The standard course of action was to prepare those who had not yet fled in terror of the advancing Coalition army for the fact that American soldiers would stay here for several weeks or months. This meant once again telling the locals the legend about the nobility of our soldiers, that they are not at all as terrible as they are painted from the underground by the under-liberated official television of Iraq, and that there is simply no point in being afraid of them. All this had to be explained in a singsong, inspired, rich voice and with the most realistic pronunciation possible, so that those who did not even think to go to the partisans, or call for help - through some unknown channels-the remnants of Saddam's elite troops, who seemed to appear from the ground here and there and did a lot of things, hunting for "intruders" and their weapons. Hardened in the battle for Baghdad, the Saddamites were a frenzied, reckless people who had literally lost everything, so they were really worth fearing. There was no real threat in that village - there was simply no one for it to come from: the standard tearful ghost women in black, terrified half-naked children and old people with stone faces and empty - from despair-eyes, only a few dozen people. Once you are surrounded by their views, you can say little at all, and at first it seemed to me empty and ungrateful to describe to these people all the charms of "democratic liberation". But-work is work, I am a recognized and called up professional under the banner of the Motherland, and my direct duties now include processing such poor fellows.

Проведя с местными несколько дней и убедившись, что, кроме истового молчания и всеобщей отрешенности ("делайте, что хотите"), нам ничто не угрожает, я оценил обстановку как "неопасную". Войти в селеньице мы должны были на следующее утро. Но не тут-то было: ночью на территорию нашего лагеря пробрался щенок, а за ним - и его хозяин, мальчишка лет пяти. Кто-то из наших (не уверен даже, что часовой), услышав шорохи и скулеж, не глядя (скорее всего, и не открывая глаз) выстрелил в темноту, думая, что это шакал. Потом -стычка с местными, образцово-показательный расстрел и -та самая картина. Как в старинной южной песне о суде Линча: "Странные черные плоды раскачиваются на деревьях, странные черные плоды... Хищные птицы клюют их, а ветки, на которых они висят, обагрены кровью". Фантазия - и соответствующий приказ - нашего вконец озверевшего командира состояла в том, чтобы подвесить трупы расстрелянных на засохшем дереве, чтобы оставшимся было "неповадно" с мотыгами бросаться на мирно спящих "освободителей".

Потом программу по-тихому свернули, "гражданских" отправили по домам - каждого с личной мини-трагедией, на суд одиночества и собственной совести.

А потом, спустя несколько пустых, бессмысленных лет, меня нашли некие люди, небезосновательно считающие себя строителями новой жизни и нового же государства на де-факто бесхозных иракских территориях. Разговаривали тихо, вежливо, толково, понимая, что давить на отсутствующие у меня религиозные чувства бесполезно. Вместо этого они умело разыгрывали другие козыри: очистка моей совести за "наводку" и гибель их иракских "братьев по вере", причем за хорошие деньги. Нет, конечно, для меня дело было вовсе не в том, чтобы "реабилитироваться перед Всевышним", выступив в этот раз на "правильной" стороне. Просто вдруг мелькнула надежда, что "странные черные плоды" наконец-то упадут на землю и выкатятся - ко всем чертям - из моих снов. По крайней мере, так счет сравняется... А раз из моих талантов уже сделали оружие, не все ли равно, против кого их теперь направить. И как-то само собой всплыло в памяти лицо нашего командира, выговаривающего мне за то, что я не "предотвратил" проникновение в лагерь вражеского щенка и его шпиона-хозяина и что вся эта мясорубка - только и исключительно моя вина.

...В итоге я стал не только кинорежиссером, но и сценаристом: опыт, знание местности, обычаев, иракского диалекта и привычка к военно-походной жизни снова пригодились. Сказано, что достоверность Сур Корана можно проверить, если попытаться - и, естественно, не смочь - написать подобное. Я не пытался. Но стиль все же передаю стопроцентно. Да и воспроизвести цветовую гамму знаменитой нашей тюрьмы "Абу-Грейб" - только наоборот - тоже было моей идеей... Проблема лишь в том, что после съемок странные черные плоды с

обагренных кровью ветвей сухого дерева валяются на земле - наяву. И решить ее, как я теперь понимаю, можно лишь одним способом. Свою историю я записываю, левой рукой поигрывая с маленькой, почти невесомой трофейной "береттой" 21-го калибра. И сил у меня осталось ровно на то, чтобы, поставив последнюю в жизни точку, приставить дуло к виску и нажать на курок.

МАРИНА (ФАТИМА) СОРОКИНА: "СКВОЗЬ АСФАЛЬТ"

Я навсегда запомню, что такое любовь. Глядя, как кровь струится из глубокой раны на руке, представляю себе будущий шрам - он-то и поможет не забыть. Говорят, если сделать боль души реальной, физической, станет легче. Неправда. Сейчас я чувствую только жжение - и это даже не отблеск адского пламени, полыхающего у меня внутри. Сначала я провела по руке ножом - кожа раздвинулась, и наружу нехотя выкатились три алые бисерины. Решив, что нож слишком тупой, я взяла бритву и снова, с нажимом, прочертила лезвием: на этот раз рана переполнилась мгновенно, и кровь струйкой потекла по руке. "Никогда больше! Никаких чувств ни к кому!" - лезвие я завернула в клочок бумаги, на котором было написано короткое стихотворение на урду о цветке жасмина. Его рукой.

За окном брезжит серенький мартовский рассвет, и нужно собираться в институт. Вспоминаю сон, который видела накануне: мои руки - листья, голова - складывающийся бутон, вокруг горячий, удушающий асфальт, а под ногами -щепотка желтоватой пыли, в которую мне нужно прорасти. Миллиметр за миллиметром я раздвигаю давящую, обжигающую тяжесть и наконец прорываюсь к свету, к яркому солнцу. Где-то между сном и явью хватаюсь за мысль, что в этом, наверное, моя сила: крошить асфальт, как одуванчик, подорожник и водосбор... Проверенный способ борьбы с жизнью, который меня пока не подводил.

И все же я многим обязана судьбе: второй курс престижнейшего московского вуза, любимый предмет - урду, и, самое главное, меня оставили в покое! Книги о Пакистане, диски с фильмами (с них-то все и началось!) и учебники со словарями теперь на легальном положении. Мне не надо больше прятать их под кроватью и вставать в пять утра, чтобы позаниматься часок-другой, пока все спят... Мой мир, в котором самые близкие и дорогие оказались чужими, непонимающими: зачем тратить время и силы на редкий язык и далекую, экзотическую страну?

...I entered the translation department with English, and the second foreign language was supposed to be given to me already at the institute. In my heart of hearts, I had no doubt that it would be Urdu. Over the years of "sprouting through the asphalt", I learned to endure, silently hope that someday a miracle will happen, and switch my mind at the right moment. Without it, I wouldn't have graduated from high school, I wouldn't have digested all this geometry and algebra and physics and chemistry. The only thing that helped was my memory: I could recite what I heard and read by heart, often without even understanding the meaning of all these formulas, theorems and axioms.

And then, a year before I entered, I was hired an English tutor: after all, my language is spoken only somewhere in the mountains and gorges, you can't earn money with it. Of course, it was easier here, after all, not the hated math, but... How do I explain it?.. English is a strict gray line drawn obliquely: the walls of houses in a snowfall. Listening to the English sounds-the strangled and exaggerated vowels interspersed with dry, clicking consonants-I imagined that someone was playing endless scales without fully pressing the keys. My language is completely different-a melodious and smooth ligature of letters, sounds and words, a multicolored overflow, a sandy drift. It is also much more poetic than the famous Khayyam Farsi. And now, finally, it has come true: I hold in my hands two keys to the gates of wisdom - the western and eastern, and I can do with them whatever I want.

...When I met Amir Khan, there was no limit to my happiness. It doesn't happen that easily: in the middle of Moscow, you'll run into someone from another city - mine! "a world that you can talk to in my language and understand me!" We sat in a cafe and drank green tea with jasmine from dazzling white cups, telling each other the stories of our lives. I told him about my dreams of traveling to Lahore and Islamabad, and he told me about how he came to the Union to study in the late 80's and stayed there: his Russian wife and daughter.

"Although, you know, I'm going home soon. What a job it is to sell bags at the market! If I had defended my dissertation in your Union, I would have been in the government by now. My princess is an adult, she will understand, and my wife hates me so much that she will soon sell me for organs. She's never been to Pakistan, and she's never even met my parents. But her mother lives with us! Yesterday I noticed that grapes sprouted in her geraniums-I planted a stone-but as soon as she vomits, she throws it at me! And here you are not shy about me, you come, and my wife here-not a foot!" "a long, sad story, worthy of a novel. It was all self - sacrifice, a longing for my native land (which I knew better than Amir's hard-hearted wife), and a cold misunderstanding with faded romance and faded dreams. Why did he tell me all this-

did you tell them if you didn't expect them to reciprocate? Two weeks after our first meeting, I tried to explain my love to Amir, blushing and stammering. He suddenly became a stranger, cold and angry, said a lot of nasty things to me and disappeared into the snowy pre-spring twilight. I never saw him again, although shortly after his mysterious disappearance I received a text message from an unknown number with a Pakistani code: "I was just a stranger in your life. Take care of your parents - no matter what you do, no matter how much you insult them, they will always be with you and on your side."

After that, I didn't have much left - the fragment of verse I'd wrapped my bloodied blade in, and a firm desire to not feel anything for anyone. But I still didn't seem to have enough willpower, even after I'd given myself a bloodletting session. The seething void in my heart didn't fill up: no classes, no movies, no dreams saved me, and I couldn't convince myself that I was very lucky in my life. It was then that the decision to convert to Islam finally matured - maybe if every hour of life is subject to certain rules, then it will have value and meaning? I remembered Amir saying that everyone is a Muslim by birth, so I wouldn't have to change much. I began to wear a headscarf and long clothes, even more closed than before. She explained to her parents that it was for studying, for " the fullness of ethnographic immersion." And at night - I couldn't resist! "I've been scouring the Internet for Amir, even visiting Pakistani dating sites.

Once, during my nocturnal wanderings, I met a woman on Skype who seemed to know everything about me and even more. The longer we talked to "Umm Hatija" -that's what she called herself-the more I realized that I could share everything in the world with her. She, like Amir, was from my world. "Oh, so you're really lucky! This man wasn't a real Muslim if he did that to you. And, by the way, your parents are right: with Urdu, you will not find a good job in Russia. But there is one project in which you can participate and earn money. Then you will be treated with respect. I see that you want to start a family - no, no, I understand, not now, you need to wait - so, we have a real one. In our country, everyone fulfills their duties, both women and men, according to the nature of each. We don't ask people to do the impossible. We don't have your artificial laws - everything is natural, as it should be under Sharia law," she said. I knew what kind of" project "I was talking about, but for some reason I couldn't immediately answer"no". Besides, she was right: I'm a white crow here, not like everyone else. Who needs my dreams come true or not?

Умм Хатиджа не вынуждала меня принять решение немедленно, но время от времени возвращалась к разговору, а потом даже стала присылать работу: небольшие тексты -фетвы с комментариями. Мне нужно было переводить их с английского на урду и русский. За деньги на электронный счет. Она хвалила меня и говорила, что очень мной гордится. От этих ее слов жизнь понемногу стала обретать смысл, и это было гораздо важнее тревожных мыслей о том, кому - и кого! - я перевожу.

Постепенно общение с Умм Хатиджей превратилось в наркотик, без которого я уже не могла обходиться. А она придумывала все новые и новые способы меня порадовать: стали приходить не только переводы и деньги по Интернету, но и небольшие подарки по почте. Я каждый день ждала нового сюрприза и, счастливая, лихорадочно вскрывала желтые конверты, в которых оказывались интересные - нескучные! - книги об исламе, украшения, духи, косметика, шарфики, а один раз - после особенно удачно сделанного перевода - и изящно оформленный экземпляр Корана. И вот как-то раз из очередного подарочного конверта выпал загранпаспорт, приглашение на переводческую стажировку - правда, почему-то в Турцию, а не в Пакистан - и билет на самолет. Я поняла, что пути к отступлению отрезаны. Наверное, нужно было сопротивляться, сразу же оборвать все контакты, куда-то бежать, кому-то рассказать... Но в тот момент я могла думать только о том, что, наконец-то, мой мир станет частью огромной Вселенной - Исламского Государства.

..Umm Hatija met me at the Istanbul airport and we immediately went to a town on the border with Syria. "Aren't you afraid? Don't you regret it?" "What is it?" she asked on the way. I shook my head. The journey from Syria to Iraq, from one war zone to another, was difficult, but it was all a matter of honor for me now. My efforts were not in vain: I entered this new reality like a hot knife into butter. Umm Hatija was there-advising, prompting, opening secret doors. When we finally arrived at the site, I was again given translations, but now it was already long lectures-sermons for websites. And once a week, I prepared a special mixture of hashish and opium for the fighters, added it to the tea, delivered it, and had to make sure that everyone drank it. This was called a "reward".

This went on for a month. One day Umm Hatija came up to me and told me that she would soon marry me off: "You ho-

rosho you work, you are happy, so we decided to give you a gift. You can choose your own husband. Not everyone is so lucky, so watch carefully. Look among those to whom you bring tea, " she winked and smiled. I didn't say anything. I was reminded of the fairy tale "Caliph-stork", where a magic powder turned people into animals. But I also prepare such a powder and make it so that these people will never, ever remember the cherished word "mutabor" and will not be able to become themselves... And those who will read my translations and believe everything that is written, too-When it was time to make a choice, I went to Umm Hatija and said I couldn't. "Mmmm... There is no compulsion in Islam, but there is a law in the Islamic State. If you don't want to, I won't force you, but in this case you will have to fulfill a higher mission - to die in the name of Allah. Are you ready?" "Yes." "Then listen. Your government is offering us good money for you, and your parents haven't forgotten you. We pledged to hand you over to them at the Syrian border. There and then you will fulfill your destiny." Part of me was glad I didn't have to go back to the place where it was always cramped and cold. But I couldn't take the lives of my parents who were trying to get me back (Amir was right: "They will always be with you and by your side"). As a result, it turned out that the real target was not them at all ("let them live with pride that their daughter became a martyr in the name of Allah"), but one of the checkpoints. I had to go up to the barrier and blow up the belt, which should have been enough power for both the watchtower and the soldiers.

...When that day and hour arrived, the belt felt unexpectedly heavy, almost suffocatingly drawn, and somehow hot. But in twenty steps it will be all over - you just need to press the button. Consciousness was slipping away - despite my protests, I'd been drugged before being released from the car - but I knew I was desperately trying to find some memory from my previous life... It has something to do with the plant, with the flower... Dandelion, plantain, catchment area... Grow through the asphalt, into the sun, quickly! I took another couple of steps to the barrier - very close now, I could see the frozen, pale face of a Syrian soldier-and raised my hands in the air. He understood and managed to wave to the others:"Get down!" What for? After all, there will be no explosion, I will not be able to press the button, my hands are raised... I froze in place. The time dragged on unbearably, and then I slowly lowered my eyes. At the same time, she noticed a bright red dot pulsing through the shiny black fabric of her clothes-a radio signal sensor. A split second later, a deafening high-pitched sound knocked me off my feet. I sprout to the sun. To the fiery, cruel, tearing sun.

Permanent link to this publication: